Лунь

– Она пьет. Уже много лет пьет и почти не живет дома. Всегда ошивается где-то и с кем-то… У нее есть своя компания. Может месяцами не появляться дома, – как на духу рассказывала девушка, и ей впервые было не стыдно и больно, а легко говорить об этом, и она могла выложить даже больше, чем ее просят. – Но если она вдруг появляется, то наступает кошмар. Ругань, мат, пьяный угар, жестокость, издевки… и все прелести беспросветного запоя. Честно говоря, она меня ненавидит. Ненавидит с самого детства. И я никогда не понимала, за что. Долгие годы стремилась разобраться, понять, оправдать – все же мать. Но так и не поняла, только возненавидела в ответ. Думаю, я была нежеланным ребенком для обоих родителей. Неприятной случайностью. Отца своего я в жизни не видела, даже на фото. Я и приблизительно его внешности не знаю – не то, что где он сейчас. У меня есть младший брат. Степа. Мы с ним живем сами. На мою стипендию и зарплату. Время от времени приходит мать и забирает из дома что-нибудь, чтобы пропить… В этот раз она явилась, как всегда, пьяная. Стояла в коридоре, шаталась, смотрела на меня этими осоловелыми пьяными глазами и обливала грязью ни за что… Требовала денег, я не дала ей. Нам самим жить почти не на что. Она даже не думает о том, что бросила детей на произвол, лишь о себе, где бы и чем поживиться. Мерзко вспоминать. В общем, я отказала ей. Тогда она разозлилась и схватила зимние ботинки Степы, чтобы продать их, а его самого не было дома. Я хотела помешать ей, отобрать ботинки, но вышло так, что она заехала ими мне прямо по лицу, и… сильно. Мне накладывали шов.

– Значит, мне не показалось…

– Что?

– У Вас на лице я заметил вчера небольшой след. Я и предположить не мог, что он и есть та самая причина.

– Ох, так Вы видели его!.. – огорченно воскликнула Лена и накрыла ладонью часть лица.

Тогда Илья Алексеевич остановился, взял ее за запястье и насильно отвел в сторону. Затем оглядел блеклые следы шрама, провел по нему пальцем, едва касаясь.

– Почти ничего нет, не переживайте, Лунь. Да и не может это меня отпугнуть, какие глупости. Вам было очень больно?

– В момент удара нет, но после, когда все опухло… Полина на силу уговорила меня пойти к хирургу.

– Вас уговорила Полина? Почему Вы не пошли сами?

– Не думала, что все так серьезно.

– Нельзя так к себе относиться, Лунь. Но теперь я хотя бы знаю, почему Вы не пришли.

– Знали бы Вы, как я злилась на весь мир… В тот вечер меня лихорадило, как в горячке.

– Правда? Вы сказали: лихорадило? Отчего?

– Не знаю, я… это не болезнь была, но… словно я упускаю что-то очень, очень важное, невосполнимое, незаменимое. Словно я, оставшись дома, нарушила естественный ход вещей… Вы понимаете?

– Как не понять?.. – растерянно ответил Вилин. – Я чувствовал то же самое, когда не дождался Вас. И был озноб. И очень странные мысли. Целая вереница мыслей. Похоже, что мы с Вами каким-то образом…

Он не договорил, а Лена не стала дополнять. Боялась сказать лишнего. В том, с каким выражением Илья смотрел на нее, с какой интонацией говорил, с каким чувством касался ее, девушка ощущала исключительно отцовские чувства, родительскую заботу, и не более того. Она была не настолько слепа, чтобы не заметить этой простой истины. Лена не выдавала желаемое за действительное: реальность была еще слишком далека от ее мечтаний, и с этим приходилось мириться.

Илья Алексеевич вел себя, как любящий родитель: к Лене он относился с большим пониманием, добротой и заботой, старался разобраться в каждом ее поступке, найти мотив, корень всему. Даже если бы девушка повела себя агрессивно, как с Полиной, Илья бы не обиделся, а только удивился, и после попытался успокоить Лену всеми доступными ему средствами.

Лунь выросла без отца, и это, несомненно, сыграло свою роль в становлении ее как личности. В жизни она бессознательно искала себе не кого-то, кто заменит ей отца или старшего брата, а надежного мужчину, которого она полюбит. И вся соль заключалась в том, что Илья Алексеевич идеально заполнял собой пустующую нишу. Если он и воспринимал Лену в качестве дочери, то сама Лена относилась к нему не как к отцу, а именно как к мужчине, хоть и не испытывала настоящего влечения.

Он был для нее идеалом всего земного, воплощал нечто недостижимое, совершенное, и она любила его любовью-восхищением, почитая и преклоняясь, как перед святыней. Но все же Илья Алексеевич не являлся в ее глазах бесполым существом – он был мужчиной, причем мужчиной ее мечты. Ей хотелось бы, чтобы он стал для нее не только лишь отцом, но и другом, спутником жизни, надежным плечом. Женской интуицией чуя корень обращенной на нее заботы, Лунь уже предчувствовала впереди большую катастрофу, огонь которой обязательно запылает, если она останется для Ильи только дочерью…

– Что ж, Лунь, уверяю Вас, услышанное ничуть не изменило моего отношения к Вам.

– Для меня это самое главное.

– Могу ли я чем-то помочь Вам в этом?

– Можете. Отсутствием жалости. И Вашим бесценным вниманием.