«Нннннн…» — едва слышный, сдавленный стон. Совсем рядом, похоже, что за поваленной вишней. Что это?
Неприятно засвербило в груди, и, несмотря на то, что и так была не тёплая погода, воздух, казалось, стал ещё холоднее.
«Нннэ-ээннннн…» — тихо и тоскливо, на этот раз правее, и кто-то уже вторит этому слабому, тонкому стону. И еле слышный шорох вокруг, шелестит под дождём мёртвая листва. Вот и сзади уже стонут, целый хор долго и печально тянет одну ноту. И не видно, ничего не видно вокруг, темнота, глаз выколи. Костёр мой совсем зачах, лишь одинокий, крошечный язычок огня бегал по рубиновым углям. А, бога душу мать!..
Щедрая порция семидесятиградусной «слезы контролёра» зашипела на углях, и костёр тут же воскрес, разгорелся синеватым пламенем, выхватив из темноты деревья, холмики, жёлтый бурьян. Те, кто стонал в темноте, бесшумно шарахнулись от света, но уже через секунду начали выглядывать из-за деревьев, держась за стволы белёсыми, паучьими пальцами. Десятки лиц… нет, скорее, гротескных масок с круглыми, чёрными глазами и вытянутыми в трубку костистыми челюстями. Пещерники… Низкие и высокие, но все как один сутулые и тщедушные, словно исковерканные запущенным рахитом, они молча раскачивались, пялясь на огонь, царапали кору костлявыми пальчиками…
«Хх-н-ннннннн…» — и вновь тянущий за душу, долгий печальный стон.
Изведя на костёр всё спиртное, я шарахнул в небо из «Сайги». Попрятались, а затем медленно, со скоростью минутной стрелки, опять начали высовываться из укрытий. И вот тогда я рванул во все лопатки, понёсся, не помня себя, прямо сквозь заброшенный хутор, оглашая окрестности лютыми матюгами. И счастлива была моя судьба, что не влетел ни в одну из ям, повезло, что не встретил лбом древесный ствол и миновали меня аномалии. Остаток ночи провёл на дереве. Не помню даже, как на него забирался.
— Не могу сказать, что получил большое удовольствие от встречи, — добавил я после того, как вкратце описал события той незабываемой ночи на Ямах.
— Хм… любопытно. Согласно рассказам сталкеров, эти создания всю жизнь обитают в карстовых пустотах, — сказал Иван Аскольдович и задумчиво подёргал бородку. — Значит, на поверхность они всё-таки выходят. Интересно, зачем?
— Не знаю. Может, хотели познакомиться. Хоть и напугали они меня крепко, чуть ли не до потери пульса, но нападать явно не собирались. Иначе, наверно, я бы здесь не сидел.
— Так мало данных, — вздохнул Айболит. — Почти ничего не знаем…
— Скажите, я вот зомби видел… — Ересь коротко взглянул в мою сторону. Видать, кино из головы ещё не выветрилось, помнит. — Тоже гуманоиды?
— Нет. — Профессор опустил взгляд. — Это… это вообще шут знает, что такое. Как биолог скажу вам, что их существование невозможно, вот так. Зомби не может быть, потому что их не может быть никогда! Но они есть. От этого с ума сойти можно, друзья мои. Всё, решительно всё, чему учили меня и чему я сам учил своих студентов, разбито самим фактом наличия такой формы жизни, которая и не жизнь вовсе… нежить… вот чепуха-то.
Мелихов надолго замолчал. Он сосредоточенно думал о чём-то, хмуря брови и постукивая пальцем по столу. Потом вдруг порывисто встал и энергично мотнул седой головой.