Лукоеды

Вероника корчит странные рожи. Отступает назад, гримасничая и ухмыляясь. Думаю, сейчас она выйдет с кастаньетами. И точно. Щелкает ими, мотая грудями. Крутится, крутится, демонстрируя прекрасные бока, делая вращения все более экстравагантными. Пытаясь меня напугать. Странным заявлением. Наклонившись опять близко к моему уху. И прокричав.

— Превосходно!

— Вау, мои барабанные перепонки.

— Извини, дорогой.

Упав вся в поту, Вероника засыпает, посапывая. Положив голову мне на плечо, а я слушаю спящий город. Внизу голоса. Из задних окон игорной берлоги. Поскрипывают половицы пола. Где-то в соседней комнате. Слышу, как открывается и закрывается дверь. Сразу после того, как Вероника прокричала, прекрасно. От сотрясения у меня звенит в ушах. Как после взрыва в замке. Несколько дней отдавалось у меня в голове. Перед тем, как лечь в постель Вероника дала мне гренок с маслом. Я жевал, пока она раздевалась. Еда идет лучше, когда у людей друг на друга есть аппетит. Посчитай, посчитай мои яйца. Убедись, что ни одно из них не отскочило мне в легкие. Завидую гуттаперчевым людям, которые могут, скручиваясь, свертываться. Когда она сопит и храпит у нее вываливается язык. Свернулась, выставив густые волосы на лобке. Власти всегда хотели пресечь экстаз. Вдруг он распространится вокруг. А если люди почувствуют вкус. Тогда все захотят. Слышу звук. Кряхтенье. Другое. И запах невыносимой вони.

— Вероника, проснись.

— Что такое?

— Не знаю. Но тут какой-то шум. И ужасный запах.

Вероника тянется, скрипя пружинами, чтобы достать кимоно. Сует ноги в шлепанцы. Встает, откидывая волосы назад. Подходит к двери и медленно ее открывает. Включает свет. И мы слышим еще более сильное кряхтенье и мычанье.

— О, нет. Какой ужас!

— Выключи этот гребаный свет.

— О, какой ужас!

— Это только половина, но для украшения тебе хватит.

— Ты — животное. Убирайся! Как ты сюда попал? Убирайся! Только посмей это вытворить опять!

— Зов природы, мадам, наступает периодически.

— Прямо там, где наделал прежде?

— Я — человек привычки, а не удобства.

— Клейтон, иди сюда, отлупи его.

Обе руки вниз. Чтобы натянуть на себя простыни. В этой стране ледяного холодного солнца. Зовут на подвиг. Когда я хочу просто спокойствия. В Замке я мог бы вызвать адъютанта и приказать дать ему в нос. Персиваль вставил бы ему в зад, а Элмер оттяпал бы ему его висюльки.

— Убери эту мерзость отсюда.

— Уебывай.

Вероника должно быть ринулась вперед. С последней обиженной ноткой. Стоны перерастают в вопли, крики и рев. От падающих предметов сотрясается пол. И вот уже страшно трясется весь дом. Она — сплошь одни мускулы. Ровные и стройные. Пряди седины в волосах. На лестнице слышны шаги. Колотят в дверь. И с треском открывают.

Клементин выглядывает из-под покрывала. В комнату заглядывает джентльмен в толстом красном халате. Его лицо искажено от страха. Протирает рукавом очки. Волосы и уши обсыпаны штукатуркой. Его палец тычет в меня.

— Вы кто?

— А вы кто?

— Я — хозяин этого дома. Вот я кто. И на нас с женой в постели, только что свалился потолок внизу. Где она?

Клементин еще чуток зарывается в простыни. Информация лучше добровольно не выдавать. Уже и так сообщают о твоем участии в катаклизмах. Пусть лучше приедет в мой замок на пару дней. Если ты думаешь, что обвал штукатурки это трагедия. Постой под дождем из свинца. Капающим тебе на голову в огненном котле.

У хозяина дрожь в ногах. Прямо за его головой портрет армейского офицера с полными регалиями. Подходят под цвет наряда этого разъяренного джентльмена. Не знающего, что делать дальше. И лучше поторопиться. Так как только он переходит в соседнюю комнату, тут же пол с треском снова трясется.

Клементин выскакивает из кровати. Хватает одежду и тычет конечностями в отверстия. Натягивает носки. У трюмо. Нацепляет галстук. Догорает последняя свеча. Прыгает в туфли. И тут поднимается крик. Яростно орут голоса.

— Ты свинья, убирайся из моего дома.

— Заткнись. У тебя щас дома не будет.

Заглядываю, прежде чем уйти. В путешествие в ночи. Так и не поспав. Там внутри все затихло. Только охают и стонут. Толкаю дверь. Просовываю нос. А там, о, Боже. Их трое. Вероника вцепилась в залепленные штукатуркой волосы хозяина дома. И, катаясь, таскает его за них. Приближаясь к человеку с ремнем на животе. Сидящим на корточках. Высираясь. Напряженно сморщив лицо.

И кто
Потом скажет,
Что он
Странный

17

Бладмон ждет. Без костылей. После полудня. В баре красного дерева. В этом пивнаре с высоким потолком. Под названием «Космос» в честь вселенной.