Лукавый взор

Ролло! Ролло, топтавшийся на улице Мартир, вглядываясь в окна «Бульвардье»! Араго тогда показалось, что его уволенный репортер не обратил внимания на какого-то неопрятного простолюдина. Оказывается, обратил! И какой ни казалась мадам Нюнюш преданной (верной, лояльной, благорасположенной!) мсье Араго, она вполне могла проболтаться о его тайнике с одеждой и гримом Ролло. Особенно за сумму, которая показалась бы ей более приманчивой, чем та, которой регулярно снабжал ее Араго.

Итак, вероломных предателей в данной ситуации оказалось двое. Мадам Нюнюш распустила язык, это раз, Ролло сообщил полякам о том, в каком виде Араго явится в притон, это два. А в том, что главный «Бульвардье» туда обязательно отправится, у Ролло не было никаких сомнений. Ведь весь Париж мог узнать из пятничной заметки Лукавого Взора некий таинственный адрес!

Не важно, что мадам Нюнюш не видела ничего страшного в своей болтовне. Вместе с Ролло, который действовал совершено сознательно, они вырыли для Араго такую яму, в которую он не мог не угодить – и угодил…

Однако только ли они двое рыли эту яму? Не зачислить ли в число предателей также и корреспондента газеты «Бульвардье», пишущего под псевдонимом Лукавый Взор? Не был ли этот самый взор настолько лукав, что решил подвести Араго под монастырь? Если эта особа спасла Поццо ди Борго от покушения, поскольку по каким-то причинам чувствовала к нему расположение, то кто обязывал ее чувствовать хоть малейшее расположение к Араго? И она понимала, что все, кому Араго ненавистен, легко догадаются, где его можно будет перехватить, а потом направить в ловушку в погребе серого особняка…

Да ну, ерунда, ерунда лезет в голову! Цо за страх, как говорят поляки, или с какого перепугу, как говорят русские, Лукавому Взору вдруг становиться в число врагов или даже губителей редактора «Бульвардье», своего безусловного единомышленника, судя по тональности статей загадочной корреспондентки?! Ведь предостережение для Поццо ди Борго было передано именно через Араго! А может быть, не напрасно Андзя изо всех сил пыталась помешать Ролло и прекрасной Стефании сунуть любопытные носы в послание Лукавого Взора? Может быть, ей было дано указание отдать письмо Араго и сказать или ясно намекнуть на то, что некая информация предназначена только для него?

Однако или намек был слишком тонок, или Араго оказался слишком непонятлив.

Так или иначе, он в ловушке!

По многословию изложения размышлений нашего героя может показаться, что он несколько минут стоял столбом, пытаясь понять, что произошло, однако на самом деле мысли промелькнули мгновенно, а на смену им пришел неизбежный вопрос: как выбраться из погреба? Араго помнил, что восемнадцать лет назад вышиб эту дверь, однако донесшийся до него тяжелый стук подсказал, что в дверь погреба мало того что замкнули, но еще и заложили засовом снаружи!

Но здесь была еще одна дверь. Правда, она вела в дом, но главное – любым путем выбраться из погреба. У него есть пистолет, он вооружен, а значит, или прорвется, или погибнет в бою.

Глаза уже привыкли к мраку, царившему здесь, и Араго смог разглядеть на фоне серых каменных стен потемневший от времени прямоугольник. Вот она, та самая дверь! Восемнадцать лет назад за ней стоял Каньский со своим сообщником…

Поставили поляки охрану у этой двери? Или Араго успеет выскочить?

В следующий миг стало ясно, что не успеет: из-за двери донеслись быстрые шаги и голос:

– Немедленно известите ее сиятельство! Ведь именно ей пришла мысль, как заманить в ловушку этого проныру. Эх, Польша не погибла бы, если бы в ней нашлось несколько государственных умов, как у нашей графини! Конечно, она первой должна увидеть добычу.

– Да как же мы известим ее сиятельство? – отозвался другой голос. – Они с паном Юлиушем уехали в Отель Лямбер. Пан Юлиуш хотел что-то обсудить с князем Чарторыйским.

– Что и говорить, пан Каньский – настоящий патриот! – подхватил третий голос. – Будь у меня такая красавица-жена, как ее сиятельство, такая la femme comme il faut[131], я бы не с докладом куда-то поехал, а с ней… – Раздалось недвусмысленное хихиканье.

– Заткнись! – свирепо скомандовал первый голос. – И благодари Бога, что этого не слышит сам граф. Он за свою супругу горло перережет!

– Значит, в следующий раз мы увидим того французика с перерезанным горлом? – глумливо спросил третий собеседник. – Как его там… Ролло? А может быть, и саму графиню пан Каньский не помилует?

– Граф не так глуп, как ты, – уничтожающе ответил первый. – Он прекрасно понимает, что ее сиятельство ради нашего дела на все готова. Но довольно болтать. Оставайся на страже, я сам за ними поеду, мигом сюда доставлю!

Что?!

Каньский и Стефания – муж и жена? Каньский – граф?