Лукавый взор

– Так-то оно так, – почесал в затылке Базиль. – Но, по мне, надо бы все же их пристрелить или хотя бы ткнуть булавкой[191]: это куда милосердней, чем оставлять подыхать от голода и жажды, связанными!

– Ты что такое говоришь? – возмутилась Фрази. – Кто их оставит подыхать?! У Агнес рот не заткнут: не сомневайся, очнувшись, она поднимет такой крик, что с противоположной стороны Мартир народ сюда сбежится!

– Ты сняла камень с моей души! – буркнул Базиль. – Бери парня за ноги.

Они перетащили в соседнюю комнату через шкаф сначала Ролло, потом Агнес и выбрались обратно, закрыв за собой дверцы тайников.

– А теперь в Монморанси! – воскликнула Фрази, протягивая Базилю пистолет Ролло. – Он слишком тяжелый для меня. Дай мне тот, другой.

Отнятый у Агнес «дерринджер» покоился в одном из многочисленных карманов штанов Базиля.

Хмыкнув, тот вынул пистолет:

– Старого кролика на гнилой морковке не проведешь: тебе бы хоть за пистолет подержаться, если больше не за что! И совершенно нечего так краснеть, сестренка. Я все понимаю. А теперь двигаем.

– Нет, подожди, – буркнула Фрази, раздосадованная такой догадливостью.

Она сунула «дерринджер» за широкий пояс своего платья, осторожно подняла с пола Библию-тайник, открыла ее – и даже застонала от огорчения: ствол пистолета разорвало, от страниц, в которых была вырезана выемка, остались только клочья – можно было только удивляться, что толстый переплет выдержал взрыв.

– Спасибо тебе, брат Бонфилий, – прошептала Фрази, – жаль мне расставаться с твоим подарком, но, видно, пришло время…

Она положила то, что осталось от старинной Библии, на комод и выбежала в коридор.

– Надо, наверное, двери запереть, – предложил Базиль, но Фрази только отмахнулась:

– Не будем время терять! Все равно я сюда больше не вернусь.

– Поселишься у Габриэля навсегда? – хохотнул Базиль, догоняя ее по лестнице для слуг. – Этот паршивец будет счастлив!

Фрази слабо усмехнулась, но тотчас забыла о том, что сказал Базиль, как забыла, впрочем, и о мелькнувшей было мысли спуститься по главной лестнице, где в своей каморке постоянно восседала ревнивая консьержка Констанс, и свести с ней счеты. В другое время Фрази непременно бы так и сделала, но судьба Араго слишком сильно ее беспокоила. Как бы поскорей в Монморанси добраться?!

– На нашей телеге мы будем тащиться в два раза дольше, чем верхом, – пробормотал Базиль, словно подслушав ее мысли.

– Ты выпряжешь Юсара[192], наденешь на него седло, и я поеду, – бросила Фрази, подходя к столбу, около которого ставили въезжавшие во двор повозки.

– А я? – возмутился Базиль, сноровисто выпрягая мышастого коня, который начал выплясывать от радости, что пойдет под седлом, а не потащит грохочущую по камням повозку. – Одну я тебя не отпущу!

– Эй, смотри! – воскликнула Фрази. – Вон у коновязи для верховых лошадей стоит какая-то одинокая гнедая кобылка, вдобавок оседланная… Наверняка Ролло не пешком сюда пришел. Может быть, это его лошадь?

– Была его, стала моя! – обрадовался Базиль. – Сейчас оседлаем Юсара, а потом я с этой лошадкой разберусь. Ишь, какая ухоженная, как ей гриву аккуратненько подровняли!

– Погоди, а вдруг это чужая лошадь? – схватила его за руку Фрази.

– Не делай из яйца быка! – покровительственно взглянул на нее Базиль. – Будем считать, что она принадлежит Ролло. Ты на ней поскачешь или на Юсаре?

– Нет, Юсар меня знает, слушается, я на нем поеду, а с этой лошадкой ты сам управляйся.

– Слушай, Фрази, ты веришь в сны? – спросил Базиль, взваливая Юсару на спину седло.

– Конечно! – кивнула Фрази. – Еще как!

– Тогда разгадай мой сон, – многозначительно уставился на нее Базиль. – Будто бегу это я по лесу, а за мной гонится, подобрав полы рясы, какой-то скребок[193] и орет: «Стой! Стой! Шафером будешь!» К чему это, как думаешь?

– Сил моих больше нет слушать твою болтовню! – закричала Фрази, ставя ногу в стремя. – Подсади меня и сам поживей садись в седло! Вперед, в Монморанси!

Привет от Пьеро Монморанси – Париж, 1832 год

Араго думал, что пуля разнесет ему голову, но ощутил только сильный рывок, когда Каньский вдруг завалился назад и потащил его за собой. Потом рука врага разжалась, он вывалился из седла, но Араго этого уже не видел: поймал в воздухе так и не выстреливший пистолет Каньского и выпалил в Людвига.

Тотчас рядом свистнула пуля Богуша, но Араго уже вскочил в седло вороного и направил коня на поляка, держа повод левой рукой, а другой выхватывая из правой ольстры пистолет. Выстрел!

Богуш свалился с седла; Араго отбросил бесполезный пистолет, выхватил еще один из левой ольстры и ошеломленно огляделся.

Три мертвых поляка лежали на земле, но на Богуша и Людвига Араго бросил только беглый взгляд – уставился на Каньского.

Голова того была прострелена.

Но кто стрелял?!

Араго снова огляделся и наконец разглядел совсем рядом, в сквозной рощице, еще одного всадника.