– Ради Бога, Дориана, не говорите плохо о своём муже! – воскликнула Марианна. – Я тоже этим грешила, вот так же жаловалась, что мой Луис не такой энергичный, как мне бы хотелось, безынициативный, размазня, то одно мне в нём не нравилось, то другое. А как я была неправа! Как сама бывала порой капризна, взбалмошна, груба, истерична, глупа!… Стыдно вспомнить, но иногда я позволяла себе просто жуткие вещи, могла, например, взять и раскидать, чтобы его позлить, по полу все свои платья. И мой добрый, терпеливый, любящий муж прощал мне все эти выходки, потому что был в тысячу раз умнее и благороднее меня. Он собирал с пола всё, что я успела накидать, и ещё улыбался мне, как расшалившемуся ребёнку… А этот милый «ребёнок» ещё надувался, как мышь на крупу, капризничал и жаловался на судьбу! Ах, если бы можно было вернуть то время, как бы я берегла его… Но что имеем, не храним, потерявши – плачем.
– Так что же, вы разошлись? – спросила Дориана.
– Н-нет, – едва сдерживая слёзы, прошептала Марианна. – Он умер… он погиб… он ревновал меня… Если можно, не спрашивайте сейчас об этом, я потом вам всё расскажу!
– Извините, – пожала плечами Дориана. – Я не знала, что ваш муж… что его нет. То есть я вообще о вас ничего не знаю. Тангам говорила что-то, но очень неопределённо, вскользь. Извините, если я наступила вам на больную мозоль, но то, что ваш муж исчез, – это для меня новость. И что вы говорите, он погиб из-за ревности?
– Тангам при мне не хотела говорить, наверное, чтобы меня не расстраивать. Но всё равно, вы должны знать: я осталась одна в тяжелейшем, безвыходном положении, после того, как мой муж… приревновал меня, так глупо, без причин… и…
– Без причин ревности не бывает, – резко повысила голос Дориана. – Просто вы не хотите смотреть правде в глаза, собраться с силами и признать, что повод – пусть он вам кажется пустячным, самым незначительным, но повод был! Дыма без огня не бывает!
– Дориана, – упавшим голосом взмолилась Марианна, – зачем сейчас об этом говорить? Моя рана ещё слишком свежа. Человека нет, я его оплакиваю, вся тяжесть утраты упала на мои плечи. Вы думаете, что я мало терзаюсь неизвестностью? Непониманием того, что всё это произошло? И вы считаете, что я ещё должна терзаться сознанием своей вины?!
В этот момент дверь в официантскую распахнулась, и, бодрый, улыбающийся, в комнату вошёл Поль. Увидев недовольную мину жены и Марианну, с глазами, полными слёз, он остановился и, желая разрядить обстановку, сказал:
– А нам вчера завезли раков, больши-их таких раков по пять рупий. А сегодня привезли ма-аленьких, но по три рупии. Вчера большие – по пять рупий, а сегодня ма-аленькие, но зато по три рупии. Но вче-ррра! Бо-оль-шие! по пя-ять ру-упий…
От этой милой шутки Марианна повеселела, засмеялась и была рада, что такой тяжёлый для неё разговор, оборвался. Но Дориана, укоризненно взглянув на мужа, покачала головой. Явно это покачивание означало: «Нет, никогда ты не остепенишься, как был большим дитятей, так дитятей и останешься до седых волос!»
– Остынь, жёнушка, не кипятись. И когда ты, наконец, поймёшь, что воспитывать меня – бесполезно! Я неисправим! – весело проговорил Поль, направляясь к двери.
– Шут чечевичный! – прошипела Дориана.
– А ты – любимая жена шута! – отвечал Поль, продолжая улыбаться и всё ещё пытаясь развеселить жену. – Если захочешь меня видеть, я в офисе, – повторил он уже без улыбки, закрывая за собой дверь.
Эта неуместная стычка мужа и жены при ней, совершенно чужом человеке, показалась Марианне отвратительной. Отвратительно было и то, что в эти первые часы знакомства Дориана сочла нужным говорить о своём неуважительном отношении к мужу, грубила и язвила в присутствии новой служащей. Зачем? Чтобы сразу показать, что хозяйка здесь она? Но Марианне вовсе не показалось, что Поль уж такой никчёмный человек и никудышный администратор. Наоборот, он показал себя благожелательным человеком, с которым было легко, который располагал к себе. Для такого администратора хотелось хорошо работать. Марианне вдруг стало жаль Поля, этого славного человека, который принял её так приветливо, ни о чём не спрашивал, не лез в душу. И она, подавив в себе чувство неприязни к Дориане, попросила:
– Не будете ли вы так любезны, показать мне мою комнату. Я бы хотела немного отдохнуть.