Лучшие повести и рассказы о любви в одном томе

И точно, было похоже. Крови нигде не было — ни на полу, ни на диване, ни на теле, ни на сорочке покойни–цы. На кресле, возле дивана, лежали женские пантало–ны и пеньюар, под ними голубая с перловым отливом ру–башечка, юбка из очень хорошей темно–серой материи и шелковое серое манто. Все это было брошено на диван как попало, но тоже не замарано ни одной каплей кро–ви. Мысль об отравлении подтверждало еще то, что ока–залось на выступе стены над диваном: на этом высту–пе, среди шампанских бутылок и пробок, огарков и жен–ских шпилек, среди исписанных и изорванных клочков бумаги, стоял стакан с недопитым портером и неболь–шая склянка, на белом ярлыке которой зловеще чернело: «Op. Pulv».

Но как раз в ту минуту, когда околоточный, граф и кор–нет поочередно перечитывали эти латинские слова, на улице послышался шум подъехавшего экипажа с докто–ром и следователем, и через несколько минут оказалось, что Елагин говорил правду: Сосновская, в самом деле, бы–ла убита из револьвера. Кровавых пятен на сорочке не бы–ло. Но зато под сорочкой обнаружили в области сердца багровое пятно, а посредине пятна круглую, с обожжен–ными краями ранку, из которой сочилась жидкая темная кровь, ничего не испачкавшая вследствие того, что ранка была прикрыта комком носового платка…

Что еще установила врачебная экспертиза? Немно–гое: то, что в правом легком покойной есть следы тубер–кулеза; что выстрел был произведен в упор и что смерть наступила мгновенно, хотя покойная все‑таки могла пос–ле выстрела произнести короткую фразу; что борьбы между убийцей и его жертвой не было; что она пила шампанское и приняла вместе с портером небольшое (недостаточное для отравления) количество опия; и, на–конец, то, что она имела в эту роковую ночь сношение с мужчиной…

Но почему, за что убил ее этот мужчина? Елагин упор–но твердил в ответ на этот вопрос: потому, что оба они — и он сам, и Сосновская — были в «трагическом поло–жении», что они не видели иного выхода из него, кроме смерти, и что, убивая Сосновскую, он лишь исполнил се приказание. Однако этому как будто совершенно проти–воречили предсмертные записки покойной. Ведь на ее груди нашли две его визитных карточки, исписанных ее рукой по–польски (и, кстати сказать, довольно безграмот–но). На одной стояло:

— Генералу Коновницыну, председателю правления театра. Приятель мой! Благодарю тебя за благородную дружбу нескольких лет… Шлю последний привет и про–шу выдать моей матери все деньги за мои последние вы–ходы…

На другой:

— Человек этот поступил справедливо, убивая меня… Мать, бедная, несчастная! Не прошу прощения, так как умираю не по собственной воле… Мать! Мы увидимся… там, наверху… Чувствую — это последний момент…

На таких же карточках писала Сосновская и другие предсмертные свои записки. Они валялись на выступе стены и были тщательно изорваны. Их сложили, склеили и прочли следующее:

— Человек этот требует моей и своей смерти… Живой мне не выйти…

— Итак, настал мой последний час… Боже, не оставь меня… Последняя моя мысль — матери и святому ис–кусству…

— Бездна, бездна! Человек этот мой рок… Боже, спа–си, помоги…

И, наконец, самое загадочное:

- Quand meme pour toujours… [И все же навсегда… (франц.)]

Все эти записки, как те, что найдены на груди покой–ной в полной целости, так и те, что найдены на выступе стены в клочках, как будто противоречили уверениям Елагина. Но именно только «как будто». Почему были не изорваны те две визитных карточки, что лежали на груди Сосновской и на одной из которых стояли такие роковые для Елагина слова, как «умираю не по собственной воле»? Елагин не только не изорвал и не унес их с собой, но даже сам (потому что кто же иной мог это сделать?) положил их на самое видное место. Он не изорвал их впопыхах? Впопыхах он, конечно, мог забыть изорвать их. Но как же он мог впопыхах положить на грудь покойной столь опас–ные для него записки? И был ли он вообще впопыхах? Нет, он привел мертвую в порядок, прикрыл ее сорочкой, предварительно заложив ее рану платком, потом сам при–бирался, одевался… Нет, тут прокурор был прав: это дела–лось не впопыхах.

IV

Прокурор говорил:

— Есть два разряда преступников. Во–первых, пре–ступники случайные, злодеяние которых есть плод несча–стного стечения обстоятельств и раздражения, научно на–зываемого «коротким безумием». И, во–вторых, преступ–ники, совершающие то, что они совершают, по злому и преднамеренному умыслу: это прирожденные враги об–щества и общественного порядка, это — уголовные вол–ки. К какому же разряду причислим мы человека, сидя–щего перед нами на скамье подсудимых? Конечно, ко второму. Он, несомненно, уголовный волк, он совершил преступление потому, что озверел от праздной и разнуз–данной жизни…