Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.
Слабо утешение, проистекающее из несчастий других.
Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.
Государство не может пасть, пока стою я.
* Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.
Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.
Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.
Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.
Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.
Он ‹…› не имеет соперника в любви к самому себе.
При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.
Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.
Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.
* Их молчание – громкий крик.
[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов.
Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.
* Цезарь не забывает ничего, кроме обид.
Никто ‹…› не станет плясать ‹…› в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.
Нет ничего менее надежного, чем толпа, ничего более темного, чем воля людей, ничего более обманчивого, чем весь порядок народных собраний.
Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.
Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.
Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.
Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.
Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.
Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.
На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.
Собаки ‹…› не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.