Помни, что ты актер в драме, которую ставит ее режиссер. Если он пожелает сделать ее короткой – ты актер короткой драмы, а если пожелает сделать ее долгой, то долгой. Если он хочет, чтобы ты сыграл роль нищего, сыграй ее хорошо, равно как роль хромого, начальника, плебея.
Ты будешь непобедим, если не станешь участвовать в состязаниях, победить в которых не можешь.
Человек – это душонка, обремененная трупом.
Нет насилия, которое могло бы лишить нас свободы выбора.
«Лаская своего ребенка, – говорил Эпиктет, – следует сказать самому себе: быть может, завтра он умрет». – «Но ведь это – накликание беды». – «Ничего подобного, – отвечал он, – это обозначение одного из действий природы. Иначе и слова: «Колосья пожинаются» – также являлись бы накликанием беды».
Пьяному все равно не убедить трезвого, как трезвому не уговорить пьяного.
Удивительна наша природа и жизнелюбива ‹…›. Нет ничего противнее, гаже нашего тела, и все же мы любим его и хвалим; если нужно было бы походить только пять дней на наших ближних, мы не согласились бы на это. Представь себе, как приятно вставать рано поутру и чистить другому зубы или, когда справит свои естественные надобности, мыть ему седалище. Надо только удивляться, как это мы любим то, что ежедневно требует столько ухода, сопряженного с неприятностями.
Один молодой хвастун говорил в театре, что он умен, потому что беседовал со многими философами. Эпиктет заметил ему: «Вот и у меня много знакомых богачей, а все же я не богач».
Эпикур
Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений.
Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот полон самой великой тревоги.
Нельзя получить от бесконечной жизни больше наслаждения, чем от того времени, которое мы представляем конечным.
Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах.
Ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни.
Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых.
Большинство людей то бегут смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом.
Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.
Все, чего требует природа, легко достижимо, а все излишнее – трудно достижимо.
Лучше уж верить басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, – басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неизбежность.
Лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым.
Жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга.
Никто, видя зло, не выбирает его, но попадается, прельщенный злом, как будто оно есть добро в сравнении с большим, чем оно, злом.
В философии рядом с познанием бежит удовольствие: не после изучения бывает наслаждение, а одновременно бывает изучение и наслаждение.
Иные всю жизнь готовят себе средства к жизни.
Мы не столько имеем надобность в помощи друзей, сколько в уверенности относительно помощи.