В другом месте дела тоже спорились. Древний рыбный дух возник снова. Серии находок, невозможно идеальные, появлялись из земли чересчур упорядоченно.
— Роберт! — крикнула на закате Магдалина стоящему у подножия холма Роберту Дерби, — на высоком лугу у реки, в четырех сотнях метров вниз по течению, сразу за старым ограждением…
— …есть барсучья нора. Ты добилась своего, Магдалина, я могу видеть то, чего нельзя видеть. Если я возьму ружье и прогуляюсь по берегу, барсук высунет голову как раз в тот момент, когда я буду у норы, а я подойду к ней с подветренной стороны. Пуля попадет ему прямо между глаз. Это большой барсук, килограммов на двадцать.
— Тринадцать, Роберт. Принеси его! Наконец-то ты начал понимать.
— Магдалина, барсучье мясо не очень вкусное. Его почти не едят.
— Имеет право обреченная на смерть девушка поесть в последний раз то, что пожелает? Ступай, Роберт.
И Роберт ушел. Звук выстрела на таком расстоянии был едва слышен. Вскоре Роберт принес мертвого барсука.
— Приготовь его, Эфил, — приказала Магдалина.
— Конечно. Правда, я не знаю, как его готовить, но Антерос поможет.
Антероса поблизости не оказалось. Роберт отыскал его на холме: понурив плечи, старик сидел в лучах заходящего солнца и беззвучно рыдал. Его лицо казалось высеченным из матовой пемзы. Но он вернулся в лагерь и помог Эфил приготовить барсука.
— Если первый из найденных сегодня камней тебя напугал, Терренс, то от второго у тебя волосы встанут дыбом, — сообщил Говард Штайнлезер.
— Уже встали. Эти камни слишком молоды, чтобы быть частью столба. Они — надругательство над здравым смыслом! Последний камень лежал под тысячелетним слоем, хотя его возраст не больше двухсот лет. К какому историческому периоду прикажешь отнести тот культурный слой?
Они поели невкусное мясо барсука, запивая второсортным виски Антероса, который, впрочем, не подозревал о его второсортности. Мускусность теперь была не только вокруг, но и внутри них. Иногда костер зло плевался маленькими вспышками, и тогда свет разгонял темноту вверху. В свете одной из таких вспышек Терренс увидел, что темная каменная шляпа снова на вершине столба. Он видел ее сегодня днем. Но позже, когда отдыхал в тени, ее не было. Он даже забрался на столб, чтобы удостовериться: ее там точно не было.
— Говард, нужно начать со второй главы, потом перейти к третьей, — сказала Эфил. — Так будет логичнее.
— Хорошо. Первую главу, найденную в более низком слое и, очевидно, более раннюю, мы рассмотрели вчера. Вторая глава написана языком, который еще не был представлен в письменном виде. Однако читать его несложно. Даже Терренс смог догадаться, что это такое, и это его напугало. На камне высечен анадарко-кэддоанский язык для рук — язык жестов равнинных индейцев, и здесь он представлен в виде формализованных пиктограмм. Язык сравнительно молодой, ему не больше трехсот лет. В первый приход испанцев он еще находился в зачаточном состоянии, но к первому приходу французов уже сформировался. Бурное развитие в течение одного века примечательно само по себе. Этот камень должен быть младше, чем место его залегания.
— Начинай читать, Говард, — попросил Роберт Дерби. В тот вечер он один чувствовал себя превосходно, все остальные сидели с мрачными лицами.
— «У меня триста лошадей. — Штайнлезер читал камень по памяти. — Мои земли раскинулись широко. Чтобы достичь их границ на севере, востоке и юге, нужно ехать верхом два дня; чтобы на западе — один день. Все это я дарю тебе. Мой голос взлетает, как огонь по высоким деревьям, как стремящиеся в небо желтые сосны. Мой крик — это вой сбивающихся в стаю волков, громогласный рык льва, предсмертный рев раненого теленка. Не убивай себя снова! Ты — утренняя росинка на ядовитом остролодочнике. Ты — быстрые крылья ночного ястреба. Ты — лакомая лапка скунса. Ты — сок сквашенной тыквы. Почему ты не можешь принимать? Почему ты не можешь давать? Я горбатый бык кара-бао с плоскогорья, я сама река и ее заводи, я — сырая земля и камни. Приходи ко мне, но без ярости, не убивай себя снова». Ну вот, это был первый текст — высеченный в камне анадарко-кэддоанский язык жестов. И опять в конце пиктограмма, которую я не понимаю: знак летящей стрелы и на некотором расстоянии валун.
— «Продолжение на следующем камне», естественно, — сказал Роберт. — Интересно, почему язык жестов никогда не записывали? Ведь знаки несложные и легко стилизуются. Они были понятны многим племенам. Такой способ письма напрашивался сам собой.