— Надо признать, у автора есть стиль, — заметила Эфил. — Твои любовные письма, Терренс, явно проигрывали в остроумии.
— И все же, Штайнлезер, на что это похоже? — спросил Терренс. — Нужно попробовать отнести это к какой-то категории.
— Думаю, Эфил права. Это любовная лирика. Продолжаю… «Ты — вода в горных ручьях и таинственные пауки в этой воде. Ты — мертвый койот, лежащий наполовину в реке, и ты — старые пойманные в ловушку сны в его мозгу, сочащиеся жидкостью через разбитую глазницу. Ты — счастливые голодные мухи, облепившие эту глазницу»…
— Погоди-ка, Штайнлезер, — прервал его Роберт. — Хочешь сказать, все это скрыто в царапинах на камне? Например, «пойманные в ловушку сны» — какой науатль-таноан-ский символ соответствует этому словосочетанию?
— Знак цельного человека рядом со знаком полого человека, и оба заключены в знак ночи — это всегда толковалось, как символ, означающий сон. А здесь символ сна заключен еще в символ ловушки. Да, я уверен, это означает «пойманные сны». Продолжаю… «Ты — червь в темной сердцевине кукурузы, ты — беззащитный птенец в гнезде. Ты — пустулы на теле больного кролика, пожирающие его жизнь и плоть, превращающие ее в сыворотку. Ты — звезды, спрессованные в древесный уголь. Но ты не даешь и не принимаешь. Ты снова будешь лежать, разбившись, у подножья скалы, и слово останется невысказанным на твоем лиловом раздутом языке».
— Любовная поэма? Странная какая-то любовь, — заметил Роберт Дерби.
— Трудно спастись от его вздора, хоть я и старалась, очень старалась, — вздохнула Магдалина.
— Далее идет смена лица, для чего применяется символ «скошенный глаз» в увязке с символом «сам», — продолжил Штайнлезер. — Теперь рассказ от первого лица. «Я владею десятью тысячами корзин кукурузного зерна. У меня есть золото, бобы и девять бизоньих рогов арбузных семян. Мою набедренную повязку носило солнце в своем четвертом путешествии по небу. Всего лишь три набедренные повязки старше и ценнее моей. Я взываю к тебе голосом громким, как молотоподобный стук цапель…» (здесь нужно пояснить, что отглагольная форма этого звука плохо переводится, и молот сейчас означает не современный ударный молоток, а каме ноте сный молоточек, изогнутый под углом) «… и отрыжка буйволов. Моя любовь жилиста, как сплетение змей, и неколебима, как ленивец. Она как оперенная стрела, выпущенная в живот, — такова моя любовь. Почему она безответна?»
— Позволь уточнить один момент, Штайнлезер, — вмешался Терренс. — Какой символ ты перевел как «безответный»?
— Изображение протянутой руки с загнутыми назад пальцами. Далее… «Я взываю к тебе. Не бросайся вниз. Ты веришь, что стоишь на мосту, уходящем в небо, но ты на краю обрыва. Я падаю ниц пред тобой. Я всего лишь собачий помет…»
— Заметьте, это он сказал, не я, — выдала Магдалина, как обычно без какой-либо связи с происходящим.
— Э-э… продолжай, Штайнлезер, — попросил Терренс. — Девушка либо сошла с ума, либо грезит наяву.
— А это все. Конец надписи. Остался последний символ, который я не могу понять. Он занимает много места. Больше на камне ничего нет.
— Какой символ?
— Метатель копья, переплетенный с символом времени. Иногда это означает «бросить вперед или далеко». Но что это означает здесь?
— «Продолжение следует», олух, — бросила Магдалина. — Не переживай, будут еще камни.
— А по-моему, красиво, — сказала Эфил, — в некотором роде, конечно.
— Что ж тогда ты не оприходуешь его, Эфил? В некотором роде, конечно? — спросила Магдалина. — Лично меня не волнует, сколько у него кукурузы. Я это уже проходила.
— Оприходовать кого, дорогуша? — удивилась Эфил. — Говард умеет переводить надписи на камнях, но кто переведет нашу Магдалину?
— Я, — улыбнулся Терренс. — И не хуже, чем надписи на камнях.
Но он ошибся.
История их заинтриговала. Она была о них и как будто внутри них: блеск змеиной кожи и безмятежность жаб, таинственные пауки в воде, пойманные в ловушку сны, сочащиеся через разбитую глазницу, пустулы на больном кролике, отрыжка буйволов и стрела, пущенная в живот. В воздухе разливался вечерний запах кремния, свежераскопан-ной земли, тихонько смеющихся ручьев, плесени — и еще особый аромат мускуса, который носит название «великодушие барсука».
Они поговорили об археологии и мифах. Потом пришла ночь, а за ней утро третьего дня.
Выборочные раскопки давали отличный результат. Курган оказался богаче Спиро, хотя разрез только начали разрабатывать. Близнец кургана, сломанный эоловый столб, многое подтверждал, но и во многом смущал и многому противоречил. Культурные слои в столбе или, как минимум, в его обнаженной сердцевине, шли вперемешку; все остальное выглядело обычно и малоинтересно.
Антерос работал со спокойной угрюмостью, Магдалина сидела наэлектризованная, будто внутри шаровой молнии.
— Стеклянные бусы! — гневно воскликнул Терренс. — Ну всё, приехали! И кто здесь мистификатор? Я шуток не потерплю! — С утра он ходил раздраженный. Царапины на его лице были глубже, чем появившиеся накануне у Штайнле-зера, и он злился на весь белый свет.