Лучше подавать холодным.

Худшим кошмаром Дружелюбного был страх, что его могут не пустить обратно. Пока Муркатто не дала ему документ с большой печатью для властей города Мусселии. Тот перечислял его преступления в качестве соучастника при убийствах Гоббы, Мофиса, принца Арио, генарала Ганмарка, Верного Карпи, принца Фоскара и великого герцога Орсо Талинского и приговаривал его к пожизненному лишению свободы. Или к лишению до тех пор, пока он не захочет, чтобы его отпустили. Дружелюбный был уверен, что это время не наступит никогда. Документ был единственным вознаграждением о котором он попросил, лучшим подарком из всех, чтоему дарили, и теперь аккуратно сложенный лежал во внутреннем кармане, там же где и кости.

- Я буду скучать по тебе, друг мой, буду скучать.

- И я.

- Но не так сильно, чтобы я смог уговорить тебя остаться со мной?

- Нет.

Для Дружелюбного это было долгожданным возвращением домой. Он знал сколько деревьев росло у дороги к воротам, когда он из пересчитывал, в груди разливалось тепло. Он бодро встал в стременах, бросая трепетный взгляд на надвратную башню, возвышающийся над зеленью угол потемневшего кирпича. Наврядли такая архитектура наполнит радостью большинство заключённых, но при её виде у Дружелюбного подскочило сердце. Он знал из скольких кирпичей сложена арка, и так долго ждал их, тосковал по ним, видел их во сне. Он знал сколько железных заклёпок на огромных створках, он знал...

Дружелюбный нахмурился, когда дорога изогнулась поворотом и ворота предстали пред ним. Створки стояли открытыми. Страшное предчувствие оттеснило прочь его радость. Что может быть более неправильного для тюрьмы, чем незапертые и открытые двери? Такое не входило в великий ежедневный распорядок.

Он слез с лошади, сморщился от боли в онемевшей правой руке, до сих пор не выздоровевшей, хотя лубки уже сняли. Медленно прошёл к воротам, почти страшась заглянуть внутрь. Человек в лохмотьях сидел на крыльце домика, откуда охранникам полагалось нести вахту. Совершенно один.

- Я ничего не сделал! - Он поднял руки вверх. - Клянусь!

- У меня письмо подписанное великой герцогиней Талинской. - Дружелюбный развернул драгоценную бумагу и всё ещё надеясь, протянул ему. - Меня надо немедленно взять под стражу.

Человек некоторое время таращился на него. - Я не охранник, брат. Я просто здесь сплю.

- Где же охрана?

- Ушла.

- Ушла?

- В Мусселии настали бунты и им по моему перестали платить, так что... они встали и пошли.

По шее Дружелюбного поползли ледяные мурашки ужаса. - Арестанты?

- Выбрались на волю. Большинство из них свалило сразу. Некоторые ждали. По ночам запирались в собственных камерах, только представь себе!

- Могу только представить, - произнёс Дружелюбный в глубокой тоске.

- Наверное им было некуда бежать. Но в итоге они оголодали. И уже тоже ушли. Здесь никого нет.

- Никого?

- Только я.

Дружелюбный поглядел на узкую дорожку к проёму в каменистом склоне. Всё опустело. В помещениях тишина. Небесный круг возможно, по прежнему глядит на старый карьер, но уже не грохочут решётки, когда арестантов для их целости и сохранности запирают на ночь. Нету уютного распорядка, охватывающего их жизни так крепко, как мать держит на руках своё дитя. Каждый день, каждый месяц, каждый год больше не будут отмеряться маленькими точными порциями. Большие часы остановились.

- Всё меняется, - прошептал Дружелюбный.

Он ощутил на плече руку Коски. - Мир - само изменение, друг мой. Нам всем хотелось бы вернуться назад, но прошлое закончилось. Мы должны смотреть вперёд. Мы должны меняться сами, как бы это ни было болезненно, или мы останемся в прошлом.

Походу так. Дружелюбный повернулся спиной к Безопасности, молча вскарабкался на лошадь. - Смотреть, вперёд. - Но на что смотреть? На бесконечные возможности? Его начала охватывать паника. - Где для тебя вперёд, зависит от того, куда повёрнуто твоё лицо. В какую сторону мне повернуть его?

Коска усмехнулся, разворачивая своего коня. - В этом выборе и состоит вся жизнь. Но могу ли я высказать предложение?

- Пожалуйста.

- Я забираю Тысячу Мечей - ну по крайней мере тех, кто не уволился после разорения Фонтезармо или не перешёл на постоянную службу к герцогине Монцкарро - в сторону Виссерина, помочь мне обосновать притязания на старый сальеров трон. - Он открутил колпачок фляжки. - Мои совершенно справедливые притязания. - Он отхлебнул и рыгнул, обдавая Дружелюбного неодолимой вонью крепкого спиртного. - В конце-то концов, мне общал титул сам король Стирии! Город в хаосе, и тем дебилам нужен кто-то указующий путь.

- Ты?

- И ты, друг мой, и ты! Ничто так не ценится правителем великого города, как честный человек, умеющий считать.

Дружелюбный в последний раз тоскливо оглянулся, надвратная башня уже скрылась за деревьями. - Может быть однажды её снова откроют.

- Вполне возможно. Но в настоящее время я готов уважить твои способности в Виссерине. У меня совершенно справедливые притязания. Понимаешь, я уроженец этого города. Там будет работа. Полно... работы.

Дружелюбны угрюмо покосился. - Ты пьян?