Ловцы снов

– Потому что своеволие людей – одно из условий изменения мира, – пояснил Марсен, так просто, как будто это было совершенно очевидно. – Никогда не знаешь, предугадал ты что-то новое или привнёс. Возможно, это одно и то же. Музыка мира – то, что уже существует. Мы привносим в него что-то новое, если мир согласен принимать это новое. Как правило, он согласен, потому что он любит меняться. – Марсен сделал глубокую борозду в песке, перпендикулярно к мокрой границе. Новая волна тут же заполнила канавку водой. – Но всё это струны лопнувшей не стоит, если пытаться игнорировать мир как соавтора. Тем более, к чему-то его принуждать.

– Да ёлки-палки, – сказал я вслух. – Каких тритонов?

Марсен понимающе покивал.

– Если бы всё было просто и очевидно, не было бы ни войн, ни наркоманов… ни детей с болезнями внутренней мелодии.

– А тебе-то всё понятно? – поинтересовался я, чисто из принципа, без всякой надежды на вразумительный ответ.

– Иногда да. – Он изобразил самодовольнейшую из ухмылок. – Я же звукомаг.

Мне захотелось его пнуть. Но он тут же сник, глядя в море:

– Но иногда – нет.

– И как ты… живёшь?

– У меня простые правила, – откликнулся он. – Не париться. Звучать, когда могу звучать. Молчать и вспоминать море, когда не могу. Помнить, что «непонятно» не всегда значит «необъяснимо» и почти никогда не значит «плохо». И самое главное, – он очень серьёзно посмотрел на меня, – не разбрасывать окурки где попало.

Я помолчал.

– Честно говоря, – начал я, – из всего этого у меня пока один вывод. Сейчас тебе не очень… звучится?

– Не твоё дело, – усмехнулся Марсен.

– Моё, – угрюмо буркнул я. – Твой голос – моя мелодия. Так что это очень даже моё дело.

Марсен посмотрел на меня с любопытством.

– Мы же тебя целую неделю искали, – тихо прибавил я. – Хотя бы извиниться. Мы правда всё поняли.

– М-м?

Я обречённо вздохнул. Если честно, я надеялся, что со мной в этот момент будет Эгле. Ну, ладно, буду считать, что она мысленно со мной.

– Ты пошёл выручать беззащитного. Конечно, у тебя не было времени всё подробно объяснять. Нужно было тебя послушаться и не создавать проблем. А нам просто хотелось посмотреть, как ты наказываешь наших врагов. Мы заслужили то, что потом с нами произошло.

– Альбин так не считает. Он ведь порекомендовал вам со мной не связываться?

– Да плевать, – откликнулся я, кинув в воду плоский белый камешек. – Мне лучше слушать тебя живьём, с этим даже Кейн не поспорит.

– Значит, вы поэтому меня искали? – Марсен чуть-чуть улыбнулся. Он крутил в руках какую-то бумажку.

Я бросил на него раздражённый взгляд:

– Да, а ты что подумал? Что нам без тебя скучно? Размечтался.

– Ну да… – протянул Марсен. – Что же это я, в самом деле. Вы наверняка прекрасно проводите время и без меня.

Он продемонстрировал мне бумажного журавлика. Присмотревшись, я понял, что тот сделан из той самой бумажки, которую мы использовали для нашего самолётика-лазутчика.

– Ну ты и жук. – Я отвернулся. – И молчал всю неделю, как партизан.

– Жук-партизан – в этом что-то есть, – прошептал Марсен журавлику.

Тот вздрогнул и сорвался с его ладони, подхваченный невидимым ветром. Марсен, щурясь, смотрел ему вслед.

Странно это было. Странно было сидеть рядом с Марсеном на берегу и знать, что он не исчезнет прямо сейчас. Не знаю, как у него, а у меня определённо что-то срослось внутри после этого разговора. Странно было видеть его таким меланхоличным. Кажется, Кейн до него ещё не добрался со своими гнусностями. Иначе он бы так и не позволил себя найти. Но почему тогда прятался целую неделю? Или мы действительно не могли найти его потому, что искали специально? Но он ведь тоже не пытался никак с нами связаться.

– Я просто не хотел бесить Альбина, – сказал Марсен, подбирая обкатанную морем стекляшку. – Он же всезнайка. То, что он неправ, ему надо доказывать обстоятельно и последовательно. Особенно если он ошибается не в целом, а в деталях.

Ух ты, сколько проблем сразу снимается. Признаться, я боялся, что Марсен будет занят самоедством и слышать ничего не захочет. А он, оказывается, всё же делает поправку на упёртость Кейна.

– Если бы мы на следующий же день снова куда-то вместе пошли, он бы точно решил, что я всё это делаю ему назло. Кроме того, я не был уверен, что вы сами захотите со мной разговаривать.

Говоря всё это, он поднёс стекляшку близко-близко к глазу, и теперь смотрел на меня сквозь неё.

– У тебя глаза разноцветные, – сообщил я.

– А ты синий, – отозвался Марсен.

– Тебе идёт. Так и ходи.

– А тебе нет. Поэтому не буду. – Он запустил стекляшкой в меня.

Я инстинктивно съежился, хотя почти не почувствовал, когда стекляшка ударилась мне в плечо. Подобрал, посмотрел сквозь неё на Марсена:

– Ты лгун, крючконосый, – разочарованно сказал я. – Сквозь неё ничего не видно.

– Это тебе не видно, – безмятежно возразил Марсен, – а мне видно. Потому что я великий и могущественный.

– Угу, – буркнул я, – плод соединения маленького эльфа и дождевой ласточки. Кстати, как это происходит?

– О, – развеселился Марсен, – вижу, ты созрел для серьёзного разговора.