Читаем Lost structure полностью

С другой стороны, мы выяснили, что иконические коды все же существуют. Мы, стало быть, оказываемся перед фактом существования крупных кодификационных блоков, в которых, однако, вы-

деление элементов артикуляции является затруднительным. Можно попытаться провести ряд проб на

коммутацию, выясняя при каких изменениях профиль лошади еще узнаваем, но эта операция

позволяет идентифицировать иконический код на бесконечно малом его участ-

136

ке, а именно там, где объект условно изображается с помощью контура 14.

Иконическая синтагма зависит от столь сложных контекстуальных отношений, что в ней трудно

отделить смыслоразличительные признаки от факультативных вариантов. И это, среди прочего, потому, что язык устанавливается путем членения звукового континуума на дискретные единицы, в то

время как иконическое изображения часто использует цветовой континуум, не членимый на

дискретные единицы. Так обстоят дела в мире визуальных коммуникаций и по-другому, например, в

мире музыкальных сообщений, где звуковой континуум заранее расчленен на дискретные

смыслоразличительные единицы (звуки гаммы), и если современная музыка уже этим не до-

вольствуется, возвращаясь к использованию звуковых континуумов, смешивающих звуки и шумы, то

именно это и позволяет приверженцам традиционного отождествления коммуникации с языком поста-

вить вопрос (разрешимый, но существующий) о коммуникативности современной музыки 15.

III.4.

В континууме иконического знака мы не в состоянии вычленить дискретные смыслоразличители, навечно разложив их по полочкам, они варьируются: то это большие синтагмы, опознаваемые бла-

годаря конвенции, то маленькие отрезки линии, штрихи, точки, пробелы, например, на рисунке

человеческого профиля, где точка — зрачок, веко — дуга, и мы знаем, что в другом контексте те же

самые точка и дуга будут изображать, предположим, банан или виноградину. Следовательно, знаки

рисунка не являются единицами членения, соотносимыми с фонемами языка, потому что они лишены

предзаданного позиционального и оппозиционального значения, сам факт их наличия или отсутствия

www.koob.ru

еще не определяет однозначно смысла сообщения, они значат только в контексте (точка, вписанная в

миндалевидную форму, значит зрачок) и не значат сами по себе, они не образуют системы жестких

различий, внутри которой точка обретает собственное значение, будучи противопоставленной прямой

или кругу. Их позиционное значение меняется в зависимости от конвенции, которую навязывает

данный тип изображения, и кроме того, оно может зави-

14 См.: Опыты Бруно Мунари (Bruno Munari , Arte come mestiere, Bari, 1966) с изображением стрелы, последовательное упрощение которого позволило уточнить границы узнаваемости, а также описание ста

сорока способов изображения человеческого лица в фас вплоть до пределов узнаваемости (этот пример

связан с материалом предыдущего параграфа).

15 Cfr. Nicolas Ruwet, Contraddizioni del linguaggio seriale, in "Incontri Musicali", 3, agosto 1959.

137

сеть от конкретного художника и от избранной им манеры. Итак, мы сталкиваемся с вереницей

идиолектов, одни более общеприняты, другие очень редки; в них факультативные варианты

безусловно доминируют над смыслоразличителями, а точнее, в которых факультативные варианты

обретают статус смыслоразличительных признаков, а последние превращаются в факультативные

варианты в зависимости от того, какой код избирает рисовальщик, не стесняющийся разрушать

прежний код и на его обломках выстраивать новый. И вот в этом смысле иконические коды, если

они и вправду есть, являются слабыми кодами.

Это также помогает уразуметь, почему мы не считаем владение речью какой-то особенной

способностью, в то время как умение рисовать кажется нам несомненным признаком одаренности: за умеющим рисовать мы признаем способность управляться с кодом, для всех прочих неявным, наделяя его правом пересматривать нормы, правом, которого лишаем всех говорящих, за

исключением поэта. Умеющий рисовать — это мастер идиолекта, потому что даже тогда, когда он

использует всем нам внятный код, он вносит в него столько оригинальности, факультативных

вариантов, собственного почерка, сколько никогда не внесет в свою речь говорящий 16.

III.5.

Но если использование иконических знаков связано с повышенным вниманием к особенностям

стиля, то отсюда не следует, что проблема иконического знака так уж отличается от проблем

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки