Читаем Lost structure полностью

134

(носорог вообще, а не этот носорог) и поэтому требует, в тех случаях, когда нужно точно знать, о

чем идет речь, закрепления в словесном тексте 13.

В заключение отметим, что к иконическому знаку можно отнести все то, что было сказано о

структуре (см. A.2.IV.). Полученная структура не воспроизводит предполагаемой структуры

реальности, выстраивая посредством серии операций ряд отношений таким образом, что

операции, в ходе которых устанавливаются отношения между элементами модели, оказываются

теми же самыми, которые мы совершаем, когда связываем в восприятии отличительные черты

воспринимаемого объекта.

Итак, иконический знак представляет собой модель отношений между графическими

феноменами, изоморфную той модели перцептивных отношений, которую мы выстраиваем,когда узнаем или припоминаем какой-то объект Если иконический знак и обладает общими с чем-

то свойствами, то не с объектом, а со структурой его восприятия, он выстраивается и узнается в

ходе тех же самых умственных операций, которые мы совершаем, формируя образ, независимо от

материала, в котором закрепляются эти отношения.

И все же в повседневной жизни, воспринимая что-то, мы не отдаем себе отчета в том, как это

происходит, и, стало быть, не спрашиваем себя, в действительности ли существует то, что мы

воспринимаем, или это результат соглашения. Равным образом имея дело с иконическими

знаками, мы можем согласиться с определением иконического знака как того, что с виду

воспроизводит некоторые свойства представленного объекта. В этой связи определение Морриса, столь близкое суждению здравого смысла, является приемлемым, хотя следует сказать, что оно

принимается нами не как научная истина, но исключительно в утилитарных целях. И в таком

случае оно не должно мешать дальнейшему исследованию иконических знаков как

конвенциональных структур.

III. Возможность кодификации иконических знаков

III.1.

Как мы убедились, для того чтобы сформировать иконический эквивалент восприятия, нужно

www.koob.ru

отобрать те или другие отличительные черты. До четырех лет дети не улавливают отличительных

признаков человеческого туловища и рисуют у человека только голову и конечности.

13 Cfr Roland Barthes, Rhétorique de l'image, in "Communications", n. 4

135

В словесном языке смыслоразличительные признаки поддаются точному учету: в каждом языке

имеется определенное количество фонем, и на их основе происходит установление различий и оппози-

ций. Все прочее отправляется в факультативные варианты.

С иконическими знаками ситуация гораздо более сложна и неопределенна. Мир визуальных

коммуникаций настойчиво напоминает нам, что в основе коммуникации могут лежать сильные коды, такие как словесный язык и даже сильнейшие, например азбука Морзе, а также слабые коды, трудноопределимые, непрестанно меняющиеся, в которых факультативные варианты теснят

смыслоразличительные признаки.

В итальянском языке слово "cavalla" (лошадь) произносят по-разному, то с придыханием на первом

звуке на тосканский манер, то съедая двойное "1", как это делают венецианцы, с разными интонациями

и ударениями, и тем не менее фонемы остаются фонемами, они устанавливают границы, благодаря

которым опред

еленный звукоряд указывает на означаемое "лошадь", и нарушение которых приводит либо к

изменению смысла, либо к его утрате.

III.2.

Напротив, на уровне графического представления я располагаю великим множеством способов

изобразить лошадь, намекнуть на нее с помощью игры светотени, обрисовать кистью ее контур, изобразить самым натуральным образом, при этом лошадь может стоять, бежать, скакать, вставать на

дыбы, пить, есть и может быть изображена в профиль, в трехчетвертном повороте и т. д. Правда и то, что я могу произносить слово "лошадь" на сотне различных языков и диалектов, но сколько бы их ни

было, выбрав тот или другой, я должен произнести слово "лошадь" вполне определенным образом, в то

время как лошадь можно нарисовать на сотни ладов, которые невозможно предусмотреть; языки и

диалекты понятны только тому, кто взялся их выучить, тогда как сотни способов нарисовать лошадь

могут быть наилучшим образом применены также и тем, кто никогда их не изучал (при этом, конечно, необходимо наличие хотя бы слабого кода, без которого узнавание вообще невозможно).

ΙΠ.3.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки