Читаем Lost structure полностью

В этой книге мы использовали слово "семиология", и у нас есть основания продолжать

употреблять именно его В такой стране, как наша, в которой одна часть населения называет

обедом то, что другая часть называет ужином, и одни называют вторым завтраком то, что другие

именуют обедом, вопрос, в конечном счете, упирается в то, в котором часу явится гость, приглашенный "к обеду"

А потому — и да будет ясно, чем мы руководствуемся или какая конвенция обуславливает наш

дискурс, — мы будем именовать "семиологией" общую теорию исследования феноменов

коммуникации, рассматриваемых как построение сообщений на основе конвенциональных кодов,или знаковых систем, и мы будем именовать "семиотиками" отдельные системы знаков в той

мере, в какой они отдельны и, стало быть, формализованы (выделены в качестве таковых или

поддаются формализации, внезапно проявляясь там, где о кодах и не помышляли) В иных же

случаях придется признать, что семиология выявляет не подлинные "семиотики", но репертуары

символов (некоторые называют их semie), которые, не попадая под разряд семиотик, все же

должны по способу функционирования, приписываться к тем или иным базовым семиотикам

управляют Поскольку этой науки еще нет, мы не можем сказать, чем она станет, и все же она имеет право на

существование, и ей уже уготовано место среди других наук Лингвистика только часть этой общей науки, законы, открытые семиологией, будут приложимы к лингвистике, и таким образом лингвистика обретет свое

вполне определенное место в ряду человеческих деяний"

3 См Tomas Maldonado, Kommunikation und Semiolik, in "Ulm", 5, 1959 А также Beitrag zur Terminologie der Semiotik, Ulm, 1961

4 Elementi di semiologia, cit, Введение

5 См F Rossi-Landi, Note di semiotica, cit., а также Sul linguaggio verbale e non verbale, in "Nuova Corrente", 37, 1966, pag.7, прим

386

I.3.

Как видим, здесь предлагается эмпирическая, а не систематическая дефиниция. Мы склонны

были бы принять (хотя бы для целей каталогизации, которую мы предлагаем в главе 2 настоящего

раздела) классификацию, разрабатывавшуюся Ельмслевым уже начиная с 1943 г6.

По Ельмслеву, кроме естественных языков следовало бы выделять другие знаковые системы, позже переводимые в систему естественного языка, они-то и составили бы семиотики. Семиотики

подразделялись бы на денотативные и коннотативные. Денотативными притом будут

семиотики, в которых порознь ни план содержания, ни план выражения не составляют семиотики.

Между тем коннотативная семиогика в качестве плана выражения (согласно схеме, предложенной

в А.2.1.8.) имеет денотативную семиотику.

Затем семиотики можно было бы подразделить на научные и ненаучные.

Семиология предстала бы тогда метасемиотикой, имеющей своим предметом ненаучную

семиотику. Изучение специальной семиологической терминологии сделалось бы задачей

метасемиологии. Ельмслев даже предлагает некую коннотативную мета-семиотику, которая

имела бы своим объектом коннотативные семиотики. Но эта классификация оставляет многие

вопросы нерешенными. Например, имеются такие системы, как игры, которые служат моделями

для научных семиотик, но Ельмслев предпочитает не называть их семиотиками. Также можно

задаваться вопросом, почему общая семиология не должна изучать все семиотики, включая

научные (как она в значительной степени и поступает) и коннотативные.

Наконец, Ельмслев полагает, что к коннотативным семиотикам относятся и "коннотационные" —

connotatori (тоны, регистры, жесты и т. д.), которые потом рассматривает как имеющие отношение

не к форме плана выражения, а к его субстанции и которые традиционно не подпадают под

ведение семиологии, поскольку изучением этих материальных явлений занимается

метасемиология. Таким образом, метасемиология с одной стороны, выступает как

металингвистическая формализация инструментария общесемиологических исследований

(соотносясь в этом смысле с characteristica universalis, о которой речь ниже), а с другой, сближается с дисциплиной, которая во времена Ельмслева еще не сложилась, а именно с

паралингвистикой и ее относительно независимыми ответвлениями кинезикой и проссемикой (см.

гл. 2). Кроме того, предмет метасемиологии как исследования субстанции и

экстралингвистических феноменов частично включает

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки