Читаем Lost structure полностью

построение исследующего ума: не имея истины факта мы довольствуемся истиной разума 66 .

Вывод безупречен и вполне соответствует требованиям, которые можно предъявить ученому. Но

www.koob.ru

вот тут-то в ученом и возвышает голос философ: если мы убедились операционально в

применимости инвариантных кодов к различным феноменам, разве это не доказывает сразу и со

всей очевидностью существование универсальных механизмов мышления и, следовательно, универсальность человеческой природы?

Конечно, может вкрасться вполне методологически оправданное сомнение: а не поворачиваемся

ли мы спиной к человеческой природе, когда выявляем наши инвариантные схемы, подменяя

данные опыта моделями, и вверяемся абстракциям, как какой-нибудь математик своим

уравнениям? Но ссылаясь на Дюркгейма и Мосса, Леви-Строс сразу же напоминает, что только

обращение к абстрактному делает возможным выявление логики самого разнородного опыта, открытие "потаенных глубин психологии", глубинного слоя социальной реальности, чего-то

"присущего без исключения всем людям"67.

Трудно не заметить совершающегося здесь быстрого перехода от оперативистского к

субстанционалистскому пониманию моделей разработанные в качестве универсальных, они

применимы универсально и, стало быть, свидетельствуют об универсальной субстанции, гарантирующей возможность их применения. Можно было бы возразить, что модели

универсально применимы, потому что построены так, чтобы применяться везде и повсюду, и это

наибольшая "истина", к которой может привести методологическая корректность. Нет сомнения, что определенные скрытые константы обеспечивают возможность их применения (и это

подозрение будит исследовательскую

66 "В сущности, мы занимаемся не чем иным, как разработкой языка, достоинства которого, как и всякого

языка, заключаются исключительно в его связности и в том, что с помощью очень небольшого количества

правил отдается отчет в очень большом количестве самых разнообразных явлений в отсутствие недоступной

истины факта мы постигаем истину разума" (Похвала антропологии, in Razza e storia, cit., pag. 69 ) 67 Ibidem, pag. 73—74 Процитируем также Мосса "Люди общаются с помощью символов но они могут

располагать этими символами и вступать с их помощью в общение только потому, что у них одни и те же

инстинкты"

295

мысль), но разве есть какие-нибудь основания утверждать, что то, что обеспечивает

функционирование модели, имеет форму модели?

II.3.

Смысл нашего последнего вопроса ясен: тот факт, что нечто обосновывает функционирование данной

модели, нисколько не исключает того, что это самое нечто обеспечивает функционирование и других

(и самых разнообразных) моделей; с другой стороны, если нечто имеет ту же самую форму, что и

модель, тогда получается, что предложенная модель исчерпывающе описывает реальность и нет

никакой необходимости продолжать строить уточняющие модели.

Было бы несправедливо сказать, что Леви-Строс так уж легко соскальзывает от одного утверждения к

другому, но нельзя не сказать, что в конце концов он это делает.

Предполагался ли такой переход заранее? Позволительно спросить: утверждение универсальных

механизмов мышления это западня, фатально уготованная Леви-Стросу, или это установка, которой он

придерживался с самого начала? Конечно, сходные идеи возникают всякий раз, когда ученый

оказывается перед необходимостью ввести в какие-то рамки процесс прогрессирующего разрастания

артикулируемых структур.

Семья — это конкретная реализация, сообщение, построенное на основе того кода, каковым является

система родства какого-то племени; но этот код в свою очередь становится сообщением, построенным

на основе того более общего кода, каковым является система родства, общая для всех племен, и этот

новый код есть не что иное, как частная реализация более фундаментального кода, позволяющего

свести к общему знаменателю (на основе одних и тех же структурных законов) код родства, языковой

код, кулинарный, мифологический и т. д.

Спрашивается, как следует понимать этот код, разработанный с тем, чтобы обосновать все прочие?

Поскольку уже никакого более общего кода не выделить (как мы увидим позже, обратный ход неиз -

бежен, однако мы ограничимся предположением, что ученый удовлетворен полученными

результатами, позволяющими ему описать все рассмотренные до сих пор явления), то что это —

предел, кладущийся конструированию оперативных моделей, или же основополагающий

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки