Читаем Lost structure полностью

собственно архитектурными, и, отправляясь от которых, потребитель понимает смысл

архитектурного сообщения.

I.3.

Постараемся лучше понять: вполне очевидно, что любой градостроитель в состоянии

спланировать улицу в городе, опираясь на существующий лексикод, который расписывает все

имеющиеся на этот счет варианты, и, разумеется, учитывая взаимоотношения между

информативностью и избыточностью, он может несколько уклониться от предписывающей

модели, но столь же очевидно, что, поступая так, он не выйдет за рамки традиционных

градостроительных решений, предполагающих, что улицы прокладываются по земле. Но когда Ле

Корбюзье предлагает поднять их 28, так что улица может скорее кодироваться как "мост", чем как

"улица", он решительно отходит от устоявшейся типологии, и в контексте его идеального города

потребитель прекрасно опознает функцию, обозначаемую знаком "улица, поднятая на такую-то

высоту". Это происходит потому, что Ле Корбюзье, прежде чем начать собственно архитектурные

разработки, взялся за рассмотрение насущных требований, предъявляемых архитектору

современной жизнью, уловил скрытые тенденции развития индустриального города, очертил

совокупность требований, которые ему будут предъявлены впоследствии, но вытекают из

наличной ситуации, и на этой основе смог установить новые функции и изобрести новые

архитектурные формы.

Иначе говоря, сначала он закодировал возможные и еще только смутно различаемые

традиционной архитектурой функции и только затем приступил к разработке и кодификации

форм, долженствующих этим функциям соответствовать. Он искал систему отношений, на

основе которой можно было бы разработать код архитектурных означающих, и нашел ее вне

архитектуры. Для того чтобы создать архитектурный язык, он сделался социологом и политиком, знатоком проблем общественной гигиены и этики.

28 LeCorbusier, Urbanistica, Milano, 1967

242

I.4.

Если взять словесный язык, то его означающие принадлежат языковой сфере, тогда как референты

могут относиться к физической природе, пребывающей вне языка. Но, как мы уже убедились, язык не

занимается проблемами взаимоотношений означающих и референтов, но только отношениями

означающих и означаемых, и означаемые при этом принадлежат языковой сфере, будучи феноменами

культуры, учрежденными языком с помощью системы кодов и лексикодов. Именно язык придает

реальности форму.

Напротив, архитектор артикулирует архитектурные означающие, чтобы обозначить функции; функции

суть означаемые архитектурных означающих, однако система функций не принадлежит языку

архитектуры, находясь вне его. Система функций относится к другим сферам культуры, она также

факт культуры, но конституирована другими системами коммуникации, которые придают реальности

форму другими средствами (жесты, пространственные отношения, социальное поведение), изучаемыми культурной антропологией, социологией, кинезикой и проссемикой.

Реальность, облаченная в одеяния словесного языка, это вся реальность. Вполне позволительно думать, что она существует и вне языка, но мы ее знаем и придаем ей форму только через посредство языка.

www.koob.ru

Следовательно, все то, что мы через посредство языка определяем как реальность, подлежит изучению

как продукт языка, формирующийся в процессе непрерывного семиозиса (A.2.I.7.).

Напротив, то, чему придает форму архитектура (системы социальных связей, формы совместного

проживания), собственно архитектуре не принадлежит, потому что все это могло иметь место и как-

то называться, даже если бы не было никакой архитектуры. Система пространственных связей, изучаемая проссемикой, система родственных связей, изучаемая культурной антропологией, находятся

вне архитектуры. Вполне возможно, что они не вне словесного языка, потому что я могу определять

их, называть их и думать о них только в категориях словесного языка (что позволяет Ролану Барту

утверждать, что не лингвистика является частью общей семиологии, но всякое ответвление семиологии

представляет собой раздел лингвистики), однако они находятся вне архитектуры. И поэтому

архитектура Может обнаружить искомую систему отношений (код, систему функций, которые она

затем будет разрабатывать и означивать собственными средствами) только там, где она сама

приведена к форме.

243

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки