Lost structure

штудий и семантического слияния. Да и чем иным был ренессансный гуманизм, чем иным были

беспорядочные и вольнолюбивые ростки раннего гуманизма, открывшего для себя античность во

времена каролингского средневековья и схоластики XII века?

Разве что тогда открытие наново стародавних кодов и идеологий влекло за собой — и надолго —

полную реструктурацию риторик и идеологий того времени. Тогда как ныне энергия такого рода

открытий и переоценок растрачивается на поверхности, не затрагивая культурных основ, но

напротив, само стремление к открыванию выливается в созидание некой риторической техники, сильно формализованной, находящей себе опору в стабильной идеологии свободного рынка и

обмена культурными ценностями.

224

Наша эпоха это не только эпоха забвения, но и эпоха восстановления памяти. Но приятие и

отвержение, систола и диастола нашей памяти, не переворачивают основ культуры. Воскрешение

забытых риторик и идеологий в итоге представляет собой налаживание огромной машины

риторики, которая соозначает и управляется одной и той же идеологией, а именно идеологией

www.koob.ru

"современности", которая может быть охарактеризована толерантным отношением к ценностям

прошлого.

Это достаточно гибкая идеология, позволяющая прочитывать самые разнообразные формы, не

заражаясь при этом какой-либо идеологией конкретно, но воспринимая все идеологии дней

минувших как шифр к прочтению, которое фактически уже больше не информирует, потому что

все значения уже усвоены, предсказаны, апробированы.

III.4.

Мы уже видели: история с ее жизнестойкостью и прожорливостью опустошает и вновь наполняет

формы, лишает их значения и наполняет новыми смыслами, и перед лицом этой неизбежности не

остается ничего другого, как довериться интуиции групп и культур, способных шаг за шагом

восстанавливать значащие формы и системы. И все же испытываешь какую-то печаль, когда

понимаешь, какие великие формы утратили для нас свою исконную мощную способность

означивать и предстают слишком громоздкими и усложненными относительно тех вялых

значений, которыми мы их наделяем, и той незначительной информациии, которую мы из них

вычитываем. Жизнь форм кипит в этих огромных пустотах смысла или огромных вместилищах

слишком маленького смысла, слишком маленького для этих огромных тел, о которых мы судим с

помощью несоразмерных им понятий, в лучшем случае, опираясь на коды обогащения, никого, впрочем, не обогащающие (тогда-то и рождается та риторика—в дурном смысле слова,—которой

мы обязаны "сорока веками" Наполеона).

В иных случаях — и это характерно для наших дней — вторичные функции потребляются легче

первичной, известные подкоды отмирают быстрее, чем меняются идеологические позиции, а

также базовые коды. Это случай автомобиля, который еще передвигается, но чья форма уже не

коннотирует скорость, комфорт, престижность. Тогда приходится заниматься styling, или

перепроектировкой внешнего вида при сохранении функций, все это для того, чтобы сообщить

новые коннотации (в соответствии с поверхностными идеологическими веяниями) неизменному

денотату, который столь же неизменен, сколь неизменны глубинные основы культуры, базирующейся на производстве механизмов и их эффективном использовании.

225

Наше время, которое с головокружительной быстротой наполняет формы новыми значениями и

опустошает их, пересотворяет коды и отправляет их в небытие, представляет собой не что иное, как

растянутую во времени операцию styling. Восстановимы — и вполне филологически корректно —

почти все коннотативные субкоды такого сообщения, как "стол в монастырской трапезной", к ним

присоединяются дополнительные коды обогащения, происходят семантические слияния, стол

помещается в несвойственный ему контекст, в другую обстановку, отправляется в небытие главная

коннотация, сопутствующая монастырскому столу, — простая пища, утрачивается его первичная

функция — принимать пищу в простоте и строгости. Монастырский стол есть, но идеология

принятия пищи утрачена.

Таким образом, мы возвращаемся к тому, о чем говорилось в В.3.III.1.: "филологические" склонности

нашего времени помогают восстановлению форм, лишая их весомости. И возможно, это явление

следует соотнести с тем, что Ницше называл "болеть историей ", понимая болезнь как избыток

культурной осведомленности, не претворяющейся в новое качество и действующей на манер

наркотика.

И стало быть, чтобы смена риторик могла поистине означать обновление самих основ идеологии, не

следует искать выхода в нескончаемом открывании забытых форм и забывании открытых, оперируя