Например, пожелав использовать применительно к архитектуре категории семантики Ричардса, мы столкнемся с труднопреодолимыми препятствиями. Если к примеру рассматривать дверь в
качестве символа, которому в вершине известного треугольника будет соответствовать
предполагаемой физической реальности, с которой должен соотноситься символ. Разве что
придется сказать, что дверь соотносится сама с собой, обозначая реальность дверь, или же
соотносится с собственной функцией, и в таком случае треугольник перестает быть
треугольником, лишившись одной из сторон из-за совпадения референции и референта. В этом
плане было бы затруднительно определить, к чему отсылает символ "триумфаль ная арка", несомненно означающий возможность прохода, но в то же самое время явно соозначающий
"победу", "триумф", "торжество". Ведь тогда мы получим напластование референций на референт, к тому же совпадающий то ли со знаком, то ли с референцией
I.2.
Другая попытка, принесшая небезынтересные результаты, принадлежит Джованни Клаусу Кенигу, который стремился описать "язык архитектуры", опираясь на семиотику Морриса 3 Кениг вернул-
ся к определению знака, согласно которому "если А является стимулом, который (в отсутствие
иных объектов, способных стимулировать ответную реакцию) при определенных условиях
вызывает в определенном организме побуждение ответить рядом последовательных действий, принадлежащих одному и тому же типу поведения, тогда А это знак".
3 Giovanni Klaus Koenig,
208
В другом месте Моррис повторяет: "Если некое А ориентирует поведение на достижение какой-
либо цели сходным образом, но необязательно точно так, как некое Б, будучи наблюдаемым, могло бы направить поведение на достижение той же самой цели, тогда А является знаком" 4.
Исходя из предложенных Моррисом определений, Кениг замечает: "Если я заселяю
спроектированный мной квартал десятью тысячами жителей, нет никакого сомнения, что я
оказываю более длительное и существенное влияние на десять тысяч людей, чем когда даю
словесные указания типа "садитесь!", и подводит итог: "Архитектура состоит из целых
совокупностей знаков, побуждающих к определенному поведению". Но из моррисовского
понимания знака это-то как раз и трудно вывести. Потому что, если предписание "садитесь!" это
именно стимул, который в отсутствие иных стимулирующих объектов может спровоцировать ряд
последовательных ответных действий, если это предписание является тем самым А, ориентирующим поведение сходным образом с тем, как это могла бы сделать, оказавшись в поле
зрения, какая-то другая вещь Б, то архитектурный объект это никакой не стимул, заменяющий
отсутствующий реальный стимулятор, но сам по себе стимулирующий объект как таковой. Наш
пример с лестницей хорошо иллюстрирует сказанное, ведь именно рассмотрение лестницы в
www.koob.ru
качестве знака трудноосуществимо в рамках моррисовской семиотики. Эта семиотика, напомним, выдвигает свой вариант семантического треугольника, сходного с треугольником Ричардса, в
котором символ, или цепочка знаков, косвенно отсылает к денотату и непосредственно к
сигнификату, который Моррис в другом месте более определенно называет десигнатом. Денотат
это объект, "который существует в реальности или в том, что под этим словом понимается,, тогда
как сигнификат это "то, к чему относится знак" (в том смысле, что он является условием, превращающим любую удовлетворяющую этому условию вещь, в денотат). Как объясняет Макс
Бензе 5 , который воспроизводит терминологию Морриса в общем русле семиотики Пирса, в
электронном осциляторе спектральная линия означает частоту (десигнат, или сигнификат), но
необязательно (хотя могла бы) говорит о наличии атома (денотат). Иными словами, у знака может
быть сигнификат и может не быть денотата ("существующего в реальности или в том, что имеют в
виду, когда говорят это слово"). Кениг приводит пример: некто останавливает машину и, 4 Комментарий к этим определениям из книги
5 Bense М
209
проехав два километра, замечает впереди оползень Его слова, адресованные водителю, суть знаки
денотата, каковым является оползень Сигнификатом же в данном случае будет то обстоятельство, что этот оползень мешает движению. Ясно, однако, что тот, кто говорит, может говорить