Она послушно открыла глаза и встретила его взгляд, полный любви и нежности. Он молча смотрел на нее, ласково гладя по разметавшимся локонам, и она постепенно расслабилась. Он смотрел на нее так, словно знал все ее смятенные в эти минуты мысли и чувства, и его спокойствие передалось Марианне.
– Ты знаешь, как это происходит? – спросил Робин. – Должна знать, раз тебя обучали медицине.
Марианна положила ладонь поверх его запястья и, помедлив, призналась:
– Видишь ли, мне казалось, что знаю. Но сейчас я совершенно не понимаю, что мне следует делать!
– Ничего, – ответил Робин, – просто доверься мне.
Она кивнула, но он прочитал в ее глазах немой вопрос.
– Хочешь узнать что-нибудь еще? – ласково спросил он, не сводя с нее глаз.
– Мне будет больно?
Робин вздохнул и обвел кончиками пальцев ее лицо.
– Так всегда бывает у девушек в первый раз, но я обещаю быть сдержанным.
Дав обещание, он знал, как непросто будет исполнить его: ведь он страстно желал ее со дня первой встречи с ней. После того, как они увиделись в церкви отца Тука, он вел самый воздержанный образ жизни, забыв и думать о других женщинах.
Не ведая, каких сил будет стоить ему терпение, Марианна потянулась к Робину, обняла его за шею, и он приник к ее губам. Кровь бурлила в нем, но сухие горячие губы Робина неспешно и нежно ласкали губы Марианны, а его пальцы – сильные пальцы воина – были необыкновенно ласковыми и чуткими. Обведя контур ее лица, они неторопливо скользнули вдоль ее шеи, с той же томительной неторопливостью стали гладить грудь, потом заскользили дальше, не ведая запретов и не встречая сопротивления. От его прикосновений Марианне казалось, что она падает в бездонную пропасть, из которой не будет спасения.
Лаская ее, он вместе с тем внимательно наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц. Лишь напряженные мускулы и темные всполохи, мелькавшие в его глазах, свидетельствовали о стальной воле, усилием которой он сдерживал себя и медлил.
Она почувствовала, как напряженное ожидание того, что неминуемо должно было произойти между ними, начинает оставлять ее, и она размягчается и плавится в руках Робина, как свечной воск в огне. Ее тело, оказывается, прекрасно понимало безмолвный язык его тела, легко приноравливаясь ко всем его изгибам, и уже само стремилось прильнуть к Робину как можно теснее. Его ласки становились все более и более смелыми, но она не замечала этого, наслаждаясь каждым его прикосновением, рассылавшим по ее телу волны тепла, и его шепотом.
– Любимая, нежная, единственная моя!
Повинуясь непреодолимому желанию ответить на его нежность, она заскользила ладонями по его плечам, обхватила лицо Робина и притянула к своим горячим губам. Она целовала его глаза, закрывшиеся под ее губами, скулы, подбородок, уголки сухих губ.
– Страстная, доверчивая, восхитительная! – задыхаясь от ее ласки, шептал он.
– Я люблю тебя! – пробормотала она.
– Родная моя! – выдохнул он, на миг прижавшись лбом к виску Марианны, но тут же вскинул голову и посмотрел ей в глаза.
В его синих глазах отразились с трудом сдерживаемое желание и безмолвный вопрос, отвечая на который, ее серебристые глаза прикрылись в знак согласия и готовности. И только тогда он уступил огнем сжигавшему его желанию.
Таинство первой близости оказалось испытанием для обоих. От резкой боли Марианна, выгнувшись, вскрикнула и широко распахнула глаза. Он тут же замер и еле слышно простонал сквозь зубы.
– Прости! – разобрала она.
В его глазах смешались смятение, блаженство и мука, словно для него было одинаково невозможно и отпустить ее, и не отпускать. Она почувствовала, что он сейчас отстранится, если поймет, что причиняет ей страдания. Она поняла, что пришел ее черед проявить терпение, притянула его к себе и извечно женским движением вскинула бедра ему навстречу.
– Боль уже прошла. Не сдерживай себя больше, – прошептала она, закрывая глаза, и положила голову на сгиб его локтя.
Он немедленно откликнулся на ее зов, но его глаза по-прежнему наблюдали за ней сквозь пелену застилавшей их страсти. Конечно, она обманывала: ее лицо недолго хранило безмятежное выражение. Через мгновение она попросту уткнулась лбом ему в плечо, только чтобы скрыть гримасу боли. Но он уже был не в силах остановиться.
Вздрагивая от его быстрых, глубоких движений, Марианна прижалась щекой к шее Робина. Боль оставалась, но ее вытесняли другие чувства. Это было так, словно он каждый раз дотрагивался до ее сердца. Сама того не заметив, Марианна стала ответно льнуть к Робину, испытывая странную, огромную и неутолимую тоску по нему, боясь от него оторваться, несмотря на то что сейчас он был близок с ней как нельзя больше. Ему мгновенно передалась произошедшая в ней перемена, и он порывистым движением запрокинул ее голову и припал губами к ее виску.
– Сладкая моя! – задохнувшись, прошептал Робин, сжимая Марианну в объятиях. – Какая же ты сладкая!