Локи все-таки будет судить асгардский суд?

— Он погубит его, — тихо прошептала Фригг. — Или не он. Страдая в одиночестве и скорбя по матери, Локи может вызвать ненароком её дух из Хельхейма. Она заберет его с собой, — Фригг оплела свои пальцы золотой нитью. — Ты же можешь воспользоваться одним из своих заклинаний и вызвать её? Или сам прими её облик и явись к Локи. Нельзя терять надежду, что он заговорит, — Фригг с надеждой посмотрела на помрачневшего мужа.

— Если Локи увидит её, он может совсем тронуться рассудком, — ответил Один после недолгого молчания. — Ты все время вверяешь участь Локи мне, но, в конце концов, ты его мать.

— Мать, — тихо откликнулась Фригг, и в её голосе на мгновение зазвучали слезы. — Локи, которого я вырастила, очень любил меня. Но его ты убил, — она подняла голову: на лице богини не было ни суровости, ни горя. Она просто говорила то, что считала необходимым сказать. Без эмоций. Без чувств. Так говорила царица, а не мать. — Нашего сына мы потеряли навсегда в Бездне. Тот, кто вернулся — не Локи. Не мой сын. Это искалеченный полуётун.

Наступило гнетущее молчание.

— Настал день, когда мать отрекается от своего сына?

— Я не отрекаюсь, — пожала плечами Фригг. — Я люблю его и таким. Но я понимаю, что мы вырастили чудовище. Помнишь, — она подняла руку, напуская легкую иллюзию, — мы мечтали, что сделаем из полуаса аса? С самого начала я настояла на том, чтобы Локи был нашим сыном, а не рабом, — комната наполнилась легким туманом, в котором можно было различить неясные образы двух взрослых богов и двух детей. — Мы не теряли надежду сделать из него достойного сына Одина, которым ты мог бы гордиться, надежного друга нашему родному сыну, — Фригг чуть повернула руку, развеивая иллюзию. — Но наши мечты не сбылись. Полуас никогда не станет асом. Наш сын умер. Из-за тебя.

Один вглядывался в лицо супруги, которое стало похожим на гипсовую маску. Совсем как много столетий назад, когда Фригг, умирающая, окровавленная, лежала в постели и не подавала никаких признаков жизни. Самый страшный кошмар царя богов и людей.

— Ты была во дворце и ничего не видела, — произнес Один, опускаясь подле супруги. — Он клялся, что его действия привели бы к благу Асгарда. Но его участь была в его руках, не в моих. Испугавшись ответственности, он сам предпочел смерть, — Фригг ничего не ответила — для нее это было не более чем жалкое оправдание. — Кто виноват в произошедшем с Локи? Ты сама.

Царица нахмурилась, выражая недоумение.

— Ты знала, что не имеешь права отдать ему копье судьбы.

— Я признаю свою ошибку, а ты признай свою, — богиня отвернулась, возвращаясь к прерванному занятию. — Время не стоит на месте. Все меняется. Наши дети растут, мы стареем. Теперь все по-другому, и Хагалар уже не тот. Локи не должен остаться с ним.

— Это обида говорит, не мудрость, — в словах Одина начал проступать настоящий гнев. — Ты забыла все, что было между нами. Что ты сама готова сделать, чтобы добиться возвращения Локи? Поезжай в поселение, поговори с Хагаларом.

— Мы разошлись так давно… — прошептала Фригг. — Как это будет выглядеть?

— Не более странно, чем царь и царевич, гуляющие зимой по кладбищу, — устало пробормотал Один, собираясь покинуть супругу — разговор явно начинал ходить по кругу.

— Кладбище? — воскликнула Фригг и поднялась столь резко, что чуть не свалила прялку. — Вы гуляли по кладбищу? Как долго?

— Час или чуть более, — недоуменно ответил Один.

— И ты еще и оставил его страдать в одиночестве? — Фригг быстрым шагом направилась к выходу. — Я выезжаю немедленно.

— Куда? — Один едва поспевал за женой.

Царица резко остановилась:

— Всеотец, ты совсем ничего не помнишь о собственных детях! — лицо богини исказил настоящий гнев. — Иначе ты бы ни в коем случае не поехал с ним на кладбище зимой.

Возвращение в поселение было долгим. Локи казалось, что добирается обратно он целую вечность, отвратительным образом растягивающуюся, нарочно отдаляющую заветные ворота, за которыми скрывались дома и желанное тепло очага. На кладбище холод совсем не чувствовался: от битвы, хоть и словесной, молодого царевича бросало в жар, и столь незначительные детали, как пронизывающий насквозь ледяной ветер, совсем не ощущались. Сейчас же, предоставленный на растерзание собственных мыслей, вынужденный все время вспоминать произошедшее, столь ярко всплывавшее перед внутренним взором, что застилало реальность, Локи замерзал. Онемевшие от холода пальцы сжимали поводья, каждый вдох морозного воздуха обжигал гортань и, казалось, что холод добрался до легких. Царевич дрожал, кутаясь в одолженные у слуг плащи, тщетно пытаясь ощутить тепло животного; сняв варежки, он запустил пальцы в косматую гриву, желая только одного — оказаться в доме, в лабораториуме, да где угодно, лишь бы ледяной ветер перестал хлестать по лицу, бросая мелкие снежинки, острые, словно осколки стекла.