Читаем Лодка полностью

В дверь стучат. Что на этот раз? Появляются два субьекта в долгополых кожаных пальто. Они снимают свои фетровые шляпы и быстро обводят нас взглядом, перебегая глазами от одного лица к другому, словно ищут преступника. Неужели вызвали полицию?

— Герр Сивальд, представитель военно-морского атташе, — слышу я.

Второй прибывший, похоже, какой-то агент. Следом за этой парочкой следуют первый вахтенный и шеф. Теперь в помещении становится людно.

В моей груди звучно бьется сердце. С минуты на минуту мы узнаем, закончился ли наш с шефом поход, или он продолжится до Гибралтара.

Приносят стулья для только что прибывших. Старик уже пролистывает бумаги, которые ему с официальным поклоном вручил тот из двоих, что повыше ростом.

На несколько мгновений воцаряется тишина, если не считать шуршания бумаги да ветра, который завывает то громче, то тише.

Старик смотрит поверх вороха бумаг и говорит:

— Они отказали нам, шеф. Командование завернуло нас!

Я не решаюсь взглянуть на шефа. В моем мозгу пулей проносится мысль: это означает, что я тоже не схожу не берег. Ну что же, этому не бывать — ну и пусть! Может, оно и к лучшему.

Я вымученно усмехаюсь.

В конце концов, Старик тоже ведь не может оставить лодку — никто не может — а без шефа его потопят. Боюсь ли я? Конечно, Старик в итоге победит. Но есть и встречные доводы: нашей посудине необходим тщательный ремонт. Столько повреждений — и все исправлены лишь при помощи подручного материала, который был у нас на борту. Насколько это все надежно? Как мы справимся с задачей при подобных починках?

Виго: в данный момент мы находимся в Испании. Сейчас где-то около полуночи. Осознание приходит ко мне постепенно. Я должен достойно выдержать это.

Интересно, переживал бы я так же сильно, если бы не был настолько уверен, что план Старика сработает? Естественно, я был готов поспорить, что для нас обоих поход закончится в Виго. Я просто не желал признаться в этом самому себе.

Не выказав с самого начала энтузиазма по поводу затеи Старика, я могу сделать вид, будто никогда и не верил в ее успех. Никаких эмоций. Отказали — ну и ладно, меня это нисколько не огорчило. Но шеф! Это сильный удар для него, который ему выдержать намного труднее, чем мне.

Во всяком случае, сам Старик тяжело воспринял новость. Это становится сразу понятно. Он кажется довольным, когда люди в кожаных пальто сообщают ему нечто, требующее его внимания, но он продолжает сидеть, словно пораженный громом. Оба этих слизняка — бойцы невидимого фронта, — готовые ежесекундно кланяться, потирая и почесывая свои руки, превращают драму в сцену полуночного ужаса, наводящую жуть. Слишком разителен контраст, слишком велика разница между почтенным капитаном «Везера» и этими пьяными падальщиками.

А сами мы как выглядим? Я пристально рассматриваю Старика, словно вижу его впервые в жизни. Все-таки я одет еще более-менее прилично, в кожаные штаны, покрытые соляными разводами и вылинявший свитер, но Старик выглядит так, словно его прямо посреди ночи вышвырнули из ночлежки. Его борода так же всклокочена, как и шевелюра. У нас на борту все давно привыкли к виду его затасканного свитера, но здесь, на ярком свету облицованного деревянными панелями салона даже мне мозолит глаза эти протершиеся до дыр лохмотья с распускающимися нитками. До наших дней в целости дошел только V-образный вырез горла. С правого бока свитера, над ребрами, светится дыра, в которую пролезла бы голова его владельца. А чего стоят мятая рубашка, штаны, как у огородного пугала, допотопная фуражка…

Я впервые замечаю, какой он бледный, как глубоко запали его глаза, как он изможден. Шеф выглядит не лучше. Доведись ему сыграть Мефистофеля, не понадобился бы даже грим. Последние несколько дней доконали его. Тринадцатый поход, последовавший сразу за двенадцатым без малейшей передышки в виде отпуска — это уж чересчур для изнуренного человека, у которого ответственностей намного больше, чем у любого другого члена команды.

Старик открыто игнорирует обоих штатских, выказывая явное нежелание иметь с ними хоть что-нибудь общее. На его лице застыло кислое выражение, он отказывается от предложенной сигареты и едва снисходит до ответов.

Я слышал, что «Везер» позволил интернировать себя в начале войны. Теперь он превратился в подобие плавучей базы, которую время от времени снабжают горючим и торпедами. Соблюдая полнейшую секретность — приходится строго соблюдать нейтралитет Испании.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии