Людовик XIV и его век. Часть первая

Людовик XIII тотчас выхватил из рук повивальной бабки ребенка таким, как тот появился на свет, и, бросившись к окну, показал новорожденного людям, собравшимся под балконом.

— Сын, господа, сын! — воскликнул он.

Тотчас же были переданы условленные знаки, и послышались радостные крики, которые преодолели Сену и, благодаря живому телеграфу, устроенному вдоль дороги, через несколько минут докатились до Парижа.

Затем, внеся дофина обратно в комнату королевы, Людовик XIII приказал епископу Мо, своему первому духовнику, немедленно окрестить новорожденного малым крещением в присутствии принцев и принцесс, придворных чинов и придворных дам, а также государственного канцлера. Потом король отправился в часовню Старого замка, где с большой торжественностью был совершен благодарственный молебен; вслед за тем он собственноручно написал длинное послание к городским властям, приложил к нему свою личную печать и приказал г-ну де Перре-Байёлю незамедлительно отнести его.

Празднества, которые в соответствии с повелением, содержавшимся в этом письме, были устроены в городе, превзошли все ожидания короля. Все дворцы вельмож были иллюминированы большими факелами из белого воска, пылавшими в огромных медных канделябрах. Кроме того, все окна были украшены разноцветными бумажными фонарями: дворяне приказали изобразить на них свои гербы, а простые горожане покрыли их множеством надписей, связанных с происшедшим событием. Большой дворцовый колокол звонил не умолкая весь этот день и весь следующий, как и колокол на Самаритянке; эти колокола звонили лишь по случаю рождения сыновей у французских монархов, а также в годовщину рождения королей и в час их кончины. Во все оставшиеся часы этого дня и в продолжение всего следующего дня в Арсенале и Бастилии палили из пушек и легких мортир. Ну а поскольку фейерверк на Ратушной площади не мог быть приготовлен ранее следующего дня, то в тот вечер там разожгли костер, для которого каждый принес вязанку хвороста; в итоге разгорелось такое сильное пламя, что на другом берегу Сены можно было читать без всякого иного света, кроме зарева этого огня.

На всех улицах были выставлены столы, за которыми все сидели сообща, выпивая за здоровье короля, королевы и дофина, в то время как палили пушки и сверкали праздничные огни, которые каждый зажигал по собственному почину и наперегонки с соседями.

Послы, со своей стороны, соперничали в роскоши и пышности, празднуя торжественное событие. На окнах особняка венецианского посла были повешены изумительно сделанные гирлянды цветов и плодов, на которые в темноте падали отсветы горящих фонарей и восковых факелов, в то время как многочисленные музыканты, сидя в праздничной колеснице, запряженной шестеркой лошадей, по его приказу разъезжали по улицам и оглашали их звуками ликующих мелодий. Английский посол устроил в саду своего особняка необычайно красивый фейерверк и поил вином всех, кто жил по соседству.

Религиозные братства также засвидетельствовали свою радость. Фельяны с улицы Нёв-Сент-Оноре устроили всеобщую безвозмездную раздачу хлеба и вина, наполняя корзины и сосуды всех являвшихся к ним бедняков. Иезуиты, которые всегда и везде оказываются верными себе, то есть преисполненными тщеславия и жаждущими пускать пыль в глаза, зажигали по вечерам 5 и 6 сентября более тысячи факелов, которыми они украсили фасад своей обители, а 7-го числа того же месяца устроили у себя во дворе фейерверк с огненным дельфином, наряду с двумя тысячами других огней освещавший балет и спектакль на ту же тему, исполнителями в которых были ученики их школы.

Кардинала не было в Париже, когда произошло это счастливое событие: он находился в Сен-Кантене, в Пикардии. Ришелье отправил королю поздравительное письмо, призывая его дать дофину имя Теодос, то есть Богоданный.

«Я надеюсь, — говорил он в своем письме, — что, поскольку он есть Теодос по дару, который Бог дал Вам в его лице, он будет и Теодосом по великим достоинствам императоров, носивших это имя».

С той же почтой Ришелье отправил поздравление королеве, но это его письмо было коротким и холодным. «Великая радость немногословна», — написал он в своем официальном послании.

Между тем астролог Кампанелла приехал во Францию и был препровожден к кардиналу, а затем вместе с ним отправился в Париж. Ришелье объяснил Кампанелле, с какой целью его вызвали, и приказал ему составить гороскоп дофина, не скрывая ничего из того, что откроет астрологическая наука. На бедного ученого, несколько сомневавшегося, возможно, в науке, к которой намеревались прибегнуть, легла тяжелая ответственность, и потому вначале он попытался пойти на попятную. Но под давлением кардинала, давшего ему понять, что он не просто так извлек его из миланской тюрьмы, Кампанелла выразил готовность выполнить поручение.