Читаем Людовик XIV и его век. Часть первая полностью

Мы все теперь очень далеки от той рыцарской любви, которую за самые большие жертвы нередко вознаграждали лишь одним взглядом или одним словом, от тех страстей, благородство которых поэтизировало телесное начало: тогда женщин любили, как королев, а королев — как богинь. Герцог де Медина, до безумия влюбленный в Елизавету Французскую, ставшую супругой короля Филиппа IV в тот самый день, когда Анна Австрийская вышла замуж за Людовика XIII, сжег во время пиршества свой дворец, свои картины и свои стенные ковры, словом, полностью разорился, чтобы иметь право хоть одно мгновение сжимать в своих объятиях королеву Испании, которую он вынес из пламени и которой во время этого опасного пути шептал на ухо признание в любви. Бекингем сделал нечто большее. Он сжег вовсе не свой дворец: он предал пламени два великих королевства, поставив на карту будущее Англии, которую едва не погубил, поставив на карту собственную жизнь, которую потерял, и все ради возможности пребывать в должности посла подле Анны Австрийской, невзирая на непреклонную и грозную волю Ришелье.

Не ведая об этой трагической развязке, еще скрытой в таинственных глубинах будущего, Бекингем явился в качестве полномочного посла при французском дворе, и первая данная ему аудиенция оставила неизгладимые воспоминания в хрониках этого двора.

И в самом деле, Бекингем, введенный в тронный зал, в сопровождении многочисленной свиты приблизился к королю и королеве, которым он должен был вручить свои верительные грамоты. Он был в белом, шитом золотом атласном камзоле, поверх которого был накинут светло-серый бархатный плащ, весь расшитый настоящим жемчугом. Этот оттенок, столь невыгодно подчеркивающий цвет лица человека, достигшего возраста герцога (мы упоминали, что ему в то время было около тридцати двух лет), может удостоверить нам свежесть лица Бекингема, ибо, как говорят мемуары того времени, такое убранство шло ему. Вскоре стало заметно, что все жемчужины были пришиты настолько слабой шелковой нитью, что они отрывались под действием собственного веса и рассыпались по полу. Эта расточительность, несколько грубоватая при всей своей утонченности, в наше время, с его лицемерными и притворными нравами, уже не понравилась бы, но тогда никто не постеснялся принять жемчужины, которые герцог чрезвычайно учтиво дарил тем, кто, полагая вначале, что они оторвались случайно, поспешил подобрать их, намереваясь вернуть ему.

Так что герцог тотчас поразил воображение молодой королевы, щедро наделенной дарами природы, но весьма обделенной богатствами, ибо французский двор безусловно был тогда самым утонченным, но не самым богатым из дворов Европы.

Государственная казна, с такой заботой собранная Генрихом IV в последние десять лет его жизни, постепенно исчерпалась вследствие войн, которые принцы крови вели с государством, вынужденным пять раз подряд покупать у них мир. В итоге денежные сундуки полностью опустели, и августейшие особы, историю которых мы описываем, оказались сильно стеснены в деньгах, хотя еще и не в такой степени, как это произошло позднее. И в самом деле, позднее Анне Австрийской, доведенной до необходимости питаться объедками со стола своих придворных и провожать послов короля Польши через неосвещенные покои, приходилось с горечью вспоминать о стольких сокровищах, растраченных Бекингемом для того, чтобы добиться от нее улыбки, благосклонного взгляда или одобрительного жеста, тогда как Мазарини, которому она отдала предпочтение, поддержала, осыпала золотом и почестями, допускал, чтобы она, надменная дочь цезарей, жила в обветшалых комнатах, допускал, чтобы она, изнеженная принцесса, для которой, должно быть, адским мучением было спать на голландском полотне, испытывала нужду в постельном белье, и отказывал Людовику XIV, девятилетнему ребенку, в новых простынях взамен старых, усеянных дырами, «через которые, — по словам Лапорта, ее камердинера, — могли проходить ноги».

Герцог Бекингем, человек опытный в делах любви, рассчитывал, намереваясь добиться расположения Анны Австрийской, не только на свою привлекательную внешность и россыпи драгоценных камней: это, несомненно, было немало, но все же недостаточно, когда возбуждаешь подозрения короля и кардинала. Бекингем, будучи уверен в том, что у него есть опасные и могущественные враги, решил завести себе какого-нибудь союзника, ловкого и преданного. Он огляделся вокруг и понял, что лишь г-жа де Шеврёз способна противостоять всем угрожавшим ему интригам. Госпожа де Шеврёз, подруга Анны Австрийской, склонная к авантюрам в большей степени, чем любой пройдоха в пяти королевствах Европы, г-жа де Шеврёз, красивая, остроумная и храбрая, искушаемая кардиналом Ришелье, который пытался ее подкупить, полностью отдававшаяся всему тому, что было удовольствием, прихотью и обманом, г-жа де Шеврёз могла сделаться бесподобным помощником.

Бриллиантовая брошь ценой в сто тысяч ливров и данные взаймы две тысячи пистолей, а кроме того, возможно, и рискованная сторона этой затеи, решили дело.

Перейти на страницу:

Все книги серии История двух веков

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза