Людовик XIV и его век. Часть первая

Завершило год первое представление «Родогуны», одного из шедевров Корнеля. Это произведение, если верить вступительному слову, предшествующему пьесе, входило в число тех сочинений поэта, к каким он питал особое расположение. Упомянутое вступительное слово любопытно простосердечным восхищением, которое сам автор высказывает по отношению к своей трагедии.

«В ней, — говорит он, — есть одновременно красота сюжета, новизна вымысла, крепость стихов, легкость выражения, основательность рассуждений, пыл страстей, нежность любви, и это удачное соединение устроено таким образом, что с каждым актом она поднимается на все более высокую ступень: ее второй акт превосходит первый, третий стоит выше второго, а последний берет верх над всеми другими. Действие в ней единое, значительное и законченное; его продолжительность если и больше времени ее представления на сцене, то лишь совсем немного; оно разворачивается в течение одного дня, заполненного самыми яркими событиями, какие только можно вообразить, а единство места в ней вполне согласуется с тем, как я разъясняю его в третьем из моих рассуждений, но с той поблажкой, какую я прошу для театра».

Поскольку таких людей, как Фрерон и Жоффруа, в те времена еще не придумали, публика придерживалась того же мнения, что и Корнель.

Год 1645-й начался с ареста президента Барийона и битвы при Нёрдлингене, которую совместно выиграли герцог Энгиенский и маршал де Тюренн. Затем последовала свадьба принцессы Марии де Гонзага с королем Польским, ставшая огромным развлечением для парижан, поскольку она преподнесла им новый вид зрелища. Торжественный въезд в Париж чрезвычайных послов состоялся 29 октября.

Воевода Познанский и епископ Вармийский были выбраны Владиславом IV для того, чтобы совершить от его имени бракосочетание с принцессой Марией.

Герцог д’Эльбёф с двенадцатью знатными особами был послан королевой встречать послов у ворот Сент-Антуан, и туда же были отправлены кареты короля, герцога Орлеанского и кардинала.

Шествие посольского кортежа открывалось ротой пеших гвардейцев, которые были облачены в платье красного и желтого цветов, украшенное большими серебряными петлицами; ими командовали несколько офицеров, богато одетых и сидевших на великолепных лошадях. Одежда этих офицеров состояла из чрезвычайно красивого турецкого полукафтана, поверх которого они носили широкий плащ с длинными рукавами, небрежно свешивавшийся на один бок лошади. Эти полукафтаны и плащи были украшены рубиновыми пуговицами, алмазными застежками и жемчужным шитьем.

За первой ротой следовали два эскадрона кавалеристов, которые были одеты так же, как и пехотинцы, с той, однако, разницей, что их одежда, хотя и имела те же самые цвета, была из более дорогой материи; кроме того, сбрую их лошадей покрывали драгоценные камни. Позади этих двух эскадронов следовали наши академисты,[27] которые, по словам г-жи де Мотвиль, ехали впереди чужестранцев, чтобы оказать честь им и нанести бесчестие Франции. И действительно, их лошади, убранные лентами и перьями, казались жалкими и бедными рядом с польскими лошадями, покрытыми парчовыми чепраками и усыпанными драгоценными камнями.

Впрочем, королевские кареты производили ничуть не лучшее впечатление рядом с посольскими каретами, все части которых, сделанные у наших из железа, были покрыты цельным серебром.

За этими тремя ротами следовали польские вельможи, облаченные в золотую и серебряную парчу, каждый со своей свитой и прислугой; ткани их одежд были так дороги и так красивы, имели такие яркие и сияющие цвета и по всем этим одеждам, казалось, струился такой дождь алмазов, что придворные дамы признавались, что они никогда не видели ничего более красивого и роскошного. Правда, кое-кто из них сравнивал этот торжественный въезд с первой аудиенцией герцога Бекингема, но со времени той аудиенции прошло двадцать лет, и нынешние щеголи или не присутствовали на ней, или уже не помнили ее.