Наконец, позже всех, как это обычно и бывает с главным заинтересованным лицом, г-жа де Лонгвиль узнала, что о ней толкуют. Черпая силы в своей невиновности и пребывая в убеждении, что скандал уляжется сам собой, она никак не стала отвечать на эту ложь. Однако принцесса де Конде, ее мать, гордая и высокомерная, превратила это событие в дело государственной важности и вся в слезах бросилась к королеве, обвиняя г-жу де Монбазон в клевете на дочь и требуя привлечь ее к суду за оскорбление принцессы крови.
Королева имела много причин быть на стороне принцессы де Конде: она ненавидела г-жу де Монбазон и уже начала терять терпение из-за требований герцога де Бофора, ее любовника; к тому же кардинал изо дня в день все более настраивал ее против партии Кичливых, чьей главой был герцог де Бофор. С другой стороны, г-жа де Лонгвиль была сестрой победителя в битве при Рокруа: королева нуждалась в голосе принца де Конде и шпаге его сына, и она пообещала принцессе де Конде публичное извинение со стороны г-жи де Монбазон, что послужит той уроком.
Но это было еще не все. Поскольку г-жа де Лонгвиль, находившаяся тогда в начале беременности, удалилась, чтобы дать успокоиться всем этим слухам, в одно из своих поместий, называвшееся Ла-Барр и располагавшееся в нескольких льё от Парижа, королева, желая открыто изъявить ей сочувствие, решила приехать к ней с визитом и во время этого визита повторила обещание, уже данное ею принцессе де Конде, добиться прилюдного извинения со стороны клеветницы.
Весь двор, ожидавший лишь повода, чтобы встать на сторону кардинала Мазарини или присоединиться к его противникам, воспользовался этим случаем, каким бы ничтожным он ни был, и разделился на два лагеря. Женщины стояли за принцессу де Конде и ее дочь, мужчины — за г-жу де Монбазон, и в тот самый самый день, когда королева посетила г-жу де Лонгвиль, г-жа де Монбазон, в противовес ей, приняла у себя с визитом четырнадцать принцев.
Между тем королева сдержала свое слово: она приказала г-же де Монбазон принести извинения г-же де Лонгвиль; однако составление такого извинения было нелегким делом. Госпожа де Мотвиль подробнейшим образом рассказывает в своих записках о волнении, царившем в тот вечер, когда это извинение сочиняли. Кардинал написал его собственноручно и потом не раз говорил, что заключение знаменитого мирного договора в Кераско далось ему с меньшим трудом. Каждое слово в нем оспаривала сама королева в пользу г-жи де Лонгвиль и г-жа де Шеврёз в пользу г-жи де Монбазон. Наконец, извинение было написано.
Однако составить формулу извинения было недостаточно: когда его прочитали г-же де Монбазон, она наотрез отказалась его произнести; и лишь после приказания королевы ей пришлось подчиниться. Мазарини тем временем смеялся исподтишка, видя, как в этой борьбе за частные интересы его враги губят себя, и мнимый посредник не упускал случая уронить их еще более в глазах королевы.
Несмотря на категорический приказ Анны Австрийской, переговоры длились еще несколько дней; наконец, было решено, что принцесса де Конде устроит большой вечерний прием, на котором будет присутствовать весь двор, что туда явится г-жа де Монбазон со всеми своими друзьями и подругами и там будет произнесено извинение.
И в самом деле, в назначенный час г-жа де Монбазон, чрезвычайно нарядная, поступью королевы вошла к принцессе де Конде, которая стояла в ожидании ее, но не сделала ни шагу навстречу ей, чтобы все видели, что г-жу де Монбазон заставили так поступить, и что извинение, которое она должна произнести, есть извинение вынужденное. Подойдя к принцессе де Конде, г-жа де Монбазон развернула листок бумаги, прикрепленный к вееру, и прочитала следующее:
В ответ принцесса де Конде произнесла: