Любовь (выдержки из произведений)

Окончательно наша жизнь переменилась в те дни, когда Риад Халаби уехал в столицу и в доме впервые остались втроем Зулема, Камаль и я. Я не удивилась, поняв, что хозяйка чудесным образом излечилась от всех своих болезней и недомоганий и, более того, сбросила с себя покрывало летаргического сна, под которым прожила почти до сорока лет. Начиная с первого дня отсутствия мужа она вставала ни свет ни заря и готовила нам всем завтрак; одевалась она в свои самые лучшие платья, навешивала на себя лучшие украшения, а длинные, густые, подкрашенные до синевы волосы зачесывала назад, собирая половину из них в хвост на затылке, а остальные небрежно разбрасывая по плечам. Никогда раньше я не видела ее такой красивой и привлекательной. Поначалу Камаль всячески старался избегать ее, а встретившись с нею где-нибудь в доме, опускал глаза и по возможности не вступал в разговор; весь день он проводил за прилавком магазина, а по вечерам неслышно выскальзывал из дому и отправлялся на прогулку по городу. Впрочем, вскоре стало понятно, что никакой его силы воли не хватит, чтобы преодолеть колдовские чары этой женщины, вырваться из сетей и силков, расставленных ею на его пути; повсюду в доме он чувствовал густой и дерзкий запах ее присутствия, не то слышал, не то чуял жар ее шагов, а в ушах у него постоянно звучал ее завораживающий голос. В доме повисла атмосфера недоговоренностей и намеков, предчувствие чего-то запретного и сладостного. Я не столько умом, сколько сердцем понимала, что вокруг меня происходит нечто необыкновенное — какое-то чудо, в котором мне не только не дано участвовать, но даже быть полноценным его свидетелем. Между Камалем и Зулемой шла скрытая борьба, даже самая настоящая незримая война: воля против воли, страсть против страсти. Он с первого же дня лишь пытался удержать оборону, рыл траншеи, строил крепости и вгрызался в землю, призывая в союзники вековые запреты, традиции, уважение к законам гостеприимства и свято веря в силу своего главного талисмана — тех правил и ограничений, которые накладывало на него кровное родство с Риадом Халаби. Зулема, жадная, как плотоядный цветок, повсюду раскидывала свои лепестки-щупальца и, сгорая от нетерпения, ждала, пока он дрогнет, не заметит очередной ловушки и попадет к ней в лапы. Эта ленивая, рыхлая женщина, которая большую часть жизни провела в постели с холодным компрессом на лбу, внезапно превратилась в ловкую, хитрую, стремительную и ненасытную самку, в кровожадную паучиху, без устали ткущую свою смертоносную сеть. Я в те дни жалела лишь о том, что не могу стать невидимой.

Зулема выходила в патио, садилась где-нибудь в тенечке так, чтобы ее было видно со всех сторон дворика, и начинала красить ногти на ногах, задирая при этом подол платья выше колен. Зулема закуривала и, выпуская дым между влажных губ, чуть высовывала язык и сладострастно ласкала им кончик сигары. Зулема вставала со стула или делала какое-то другое резкое движение, отчего платье спадало у нее с одного плеча, открывая мужскому взгляду немыслимо белоснежную кожу. Зулема впивалась зубами в какой-нибудь фрукт, и на грудь, едва прикрытую тонкой белой тканью, падали густые капли сладкого сока. Зулема начинала не то причесываться, не то играть со своими иссиня-черными волосами и, прикрыв густыми прядями половину лица, вроде бы в шутку бросала в сторону Камаля жадный, полный страсти взгляд гурии.