– Что ж, я вижу, никто не решается стать первым участником нашей программы. Тогда, с вашего позволения, я расскажу вам историю о хомяке моей дочери и о собаке родителей. Мне бы хотелось сказать вам, что в этой истории ни одно животное не пострадало. Но, увы, я не могу этого сделать. Ведь наша задача говорить правду, и только правду.
– Гаэль, вы привели меня сюда, чтобы я слушала трагические истории о домашних питомцах? – поинтересовалась Хоуп.
Но он поспешил ее успокоить:
– Вообще-то здесь редко рассказывают кровавые или страшные истории.
Девушке стало не по себе. Получается, он бывал здесь уже не раз. Но зачем? Ему нравится слушать истории о чужих грехах и трагедиях?
– А вы когда-нибудь делали подобные признания перед микрофоном? – шепотом спросила она.
Ведущая уже закончила свой рассказ, и на сцену поднялся первый доброволец. Гаэль ничего ей не ответил, и она стала слушать историю, которую рассказывал присутствующим доброволец. Он поведал аудитории о том, как отомстил жестоким одноклассникам, которые преследовали его на протяжении долгих школьных лет.
– Я не могу вам этого сказать, – наклонившись к самому уху Хоуп, проговорил Гаэль. Его жаркое дыхание обжигало ее обнаженное плечо.
У нее закружилась голова оттого, что Гаэль находится так близко. Он отвернулся и снова обратил свой взгляд на сцену, а ей стало холодно и неуютно, когда он от нее отодвинулся. Выходит, ему действительно интересно слушать истории из чужой жизни.
Она думала, что, кроме первого смельчака, никто не поднимется на сцену, но ошиблась: люди поднимались на сцену и рассказывали свои истории, одна невероятнее другой. Некоторые бледнели, часто запинались, голос у них дрожал. Но они признавались в своих грехах с ошеломляющей откровенностью. Особенно поразила Хоуп одна история. Женщина рассказала, как случайно разбила машину мужа и заплатила своему сыну-подростку за то, чтобы он взял вину на себя.
Хоуп довольно сильно опьянела. Возможно, под действием алкоголя ей в голову пришла сумасшедшая идея – рассказать публике о своем грехе и тем самым сбросить с плеч груз, который не дает ей покоя уже целых девять лет? Гаэль подозвал официантку.
У Хоуп перехватило дыхание, она боялась, что ей просто не хватит смелости рассказать о том, о чем она и сама все эти годы старалась не вспоминать. Но новая порция вина и забавный рассказ мужчины на сцене о мести соседу придали ей решимости.
– Я хочу выйти на сцену, – сказала она Гаэлю. И тут же пожалела о своих опрометчивых словах. Ведь теперь отступать было поздно. Она украдкой взглянула на художника. Он, не отрываясь, смотрел на нее. И во взгляде его серо-голубых глаз читалось одобрение. Девушка поняла, что именно для этого он ее сюда и привел. Она порывисто вздохнула, чувствуя, что у нее дрожат руки. Хоуп залпом выпила стакан вина, словно это была вода. Она надеялась, что это поможет ей собраться с духом и рассказать свою невеселую историю.
В ушах у нее шумело, когда она шла к сцене, сожалея о том, что надела босоножки на высоких каблуках. Лица присутствующих слились в сплошную серую массу.
– Здравствуйте, меня зовут Хоуп, – заговорила она. – Хочу предупредить вас, что сегодня я надела туфли на ужасно высоких каблуках. И если я упаду, то причина будет в них, а не в выпитом вине. Я не чувствую ни малейших признаков опьянения.
Сделав глубокий вдох, Хоуп начала свой рассказ:
– Мои родители часто говорили, что назвали меня Хоуп, потому что я подарила им надежду. Когда они поженились, то надеялись, что у них родится много детей. Но после четырех лет бесплодных попыток и нескольких маминых выкидышей они отчаялись. А потом родилась я. Для них мое рождение стало счастливым знаком. Они думали, что я стану первой, и за мной на свет появится много красивых и здоровых малышей. Но у моих родителей долго не получалось подарить мне брата или сестру.
В общем-то у меня было счастливое детство. Родители меня по-настоящему любили. Мы жили в замечательном доме в одном из лучших районов Лондона. Но я с раннего детства понимала, что одной меня им недостаточно для полного счастья. Первое мое воспоминание – это мамины слезы после ее очередного выкидыша. Она подолгу лежала в больницах. А когда мне было восемь лет, мама наконец-то родила еще одну дочку. Честно говоря, я была совершенно не рада появлению сестренки. Они назвали ее Фэйт[1], – дрогнувшим голосом произнесла Хоуп, – потому что верили – она появится на свет. У них больше не было детей. Да они их и не хотели. Фэйт им было вполне достаточно. Моя сестра стала для них тем, чем я никогда не была.
В комнате стояла звенящая тишина. На какой-то момент Хоуп даже показалось, что слушатели покинули зал. Но, конечно, это было не так.