Читаем Любовь к жизни. Рассказы полностью

Вот почему он отскочил в таком паническом страхе. Под ногами у него затрещала покрытая снегом ледяная кора. Замочить ноги при такой температуре было и неприятно, и опасно. В лучшем случае это было сопряжено с задержкой, так как ему пришлось бы остановиться и развести огонь и под его защитой обнажить ноги, пока просохнут носки и мокасины. Он остановился, рассматривая русло и берега речки, и решил, что ручей течет справа. Он подумал некоторое время, растирая нос и щеки, затем свернул налево, шагая осторожно и пробуя грунт при каждом шаге. Выйдя из опасной полосы, он положил в рот свежую табачную жвачку и пошел вперед прежним ходом – четыре мили в час.

В течение следующих двух часов натыкался на несколько таких же ловушек. Обычно снег поверх скрытых ям выглядел как бы подтаявшим – это предупреждало об опасности. Один раз, однако, он чуть-чуть не попался. В другой раз, подозревая об опасности, он заставил собаку пройти первой. Собака не хотела идти. Она хоронилась за человека, пока тот не толкнул ее вперед. Затем она быстро побежала по гладкой белой поверхности. Вдруг она провалилась, рванулась в сторону и выбралась на твердый грунт. Она замочила передние лапы, и вода, приставшая к ним, почти немедленно обратилась в лед. Она сразу принялась слизывать лед с лап, а затем повалилась в снег и стала выкусывать куски льда, образовавшегося между пальцами. Это был инстинкт. Если оставить лед промеж пальцев, то заболят лапы. Она не знала этого, повинуясь лишь таинственному побуждению, исходившему из глубочайших тайников ее существа. Но человек это знал; поэтому он снял варежку с правой руки и помог ей вытаскивать кусочки льда. Он обнажил пальцы не более чем на минуту и удивился тому, как быстро они оцепенели. Да, действительно, было зверски холодно. Он быстро натянул варежку и стал свирепо колотить руку о грудь.

Полдень – самое светлое время дня. Солнце, однако, находилось слишком далеко к югу, чтобы подняться над горизонтом. Выпуклость земли протиснулась между ним и Гендерсон-Криком, вдоль которого человек шел под ясным небом, не отбрасывая тени. В половине первого, минута в минуту, он дошел до разветвления реки. Он был доволен быстротой хода. Если он будет продолжать в том же духе, то, несомненно, в шесть часов присоединится к товарищам. Он расстегнул куртку и рубашку и вытащил завтрак. Все это заняло не более четверти минуты, но и в этот краткий миг пальцы успели окоченеть. Он не надел варежек; вместо этого раз двенадцать сильно хлопнул себя рукой по ноге. Затем он присел на покрытое снегом бревно, чтобы поесть. Чувствительность, вызванная ударом по ноге, прекратилась так быстро, что он даже удивился. Ему не удалось откусить ни одного куска сухаря. Он еще несколько раз ударил себя рукой, снова всунул ее в варежку и обнажил другую для еды. Он попытался отгрызть кусочек, но помешал ледяной намордник. Он посмеялся своей глупости и, смеясь, почувствовал, как оцепенение пробирается по пальцам. Он заметил также, что уколы, которые он ощутил в пальцах ног, как только присел, теперь прекратились. Неужели пальцы отморожены? Он подвигал ими внутри мокасинов и решил, что они окоченели. Затем он поспешно надел варежку и встал. Он слегка испугался и стал топтаться на месте, пока кровообращение в ногах не восстановилось. «В самом деле холодно», – подумал он. Парень с Серной речки говорил правду, когда рассказывал о том, какие холода иногда бывают в этой стране. А он-то еще посмеялся тогда над этим парнем! Это показывало, что человек никогда не должен быть слишком уверен в том, что знает. Было явно холодно – тут не могло быть никакой ошибки. Он ходил взад и вперед, топая ногами и хлопая в ладоши, пока вернувшееся ощущение тепла не ободрило его. Тогда он вытащил спички и принялся разводить костер. Топливо он добыл из кустарника, в который прошлогодний разлив нанес большой запас сухого хвороста. Работая бережно, он скоро развел огонь, над которым растопил лед, облепивший лицо. Под защитой костра он съел свои сухари. На время он перехитрил стужу. Собака наслаждалась огнем, растянувшись достаточно близко от костра, чтобы согреться, и достаточно далеко, чтобы не обжигаться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большие буквы

Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза
Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна».«По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих».«Прекрасные и проклятые». В этот раз Фицджеральд знакомит нас с новыми героями «ревущих двадцатых» – блистательным Энтони Пэтчем и его прекрасной женой Глорией. Дожидаясь, пока умрет дедушка Энтони, мультимиллионер, и оставит им свое громадное состояние, они прожигают жизнь в Нью-Йорке, ужинают в лучших ресторанах, арендуют самое престижное жилье. Не сразу к ним приходит понимание того, что каждый выбор имеет свою цену – иногда неподъемную…«Великий Гэтсби» – самый известный роман Фицджеральда, ставший символом «века джаза». Америка, 1925 г., время «сухого закона» и гангстерских разборок, ярких огней и яркой жизни. Но для Джея Гэтсби воплощение американской мечты обернулось настоящей трагедией, а путь наверх, несмотря на славу и богатство, привел к тотальному крушению.«Ночь нежна» – удивительно тонкий и глубоко психологичный роман. И это неслучайно: книга получилась во многом автобиографичной, Фицджеральд описал в ней оборотную сторону своей внешне роскошной жизни с женой Зельдой. В историю моральной деградации талантливого врача-психиатра он вложил те боль и страдания, которые сам пережил в борьбе с шизофренией супруги…Ликующая, искрометная жажда жизни, стремление к любви, манящей и ускользающей, волнующая погоня за богатством, но вот мечта разбивается под звуки джаза, а вечный праздник оборачивается трагедией – об этом такая разная и глубокая проза Фицджеральда.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Зарубежная классическая проза

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века