Любовь к жизни. Рассказы

Они приехали на ранней заре. Извозчик немилосердно тряс его и ревел ему в ухо, что «Афинянин» ушел. Черчилль смущенно поглядел на пустую пристань.

– Виден дымок вон там, у Скагуэя, – сказал возчик.

Глаза Черчилля слишком распухли, чтобы видеть на таком расстоянии, но он все-таки сказал:

– Это он. Достаньте мне лодку.

Возчик был человек услужливый и нашел ялик и гребца за десять долларов; деньги нужно было платить вперед. Черчилль заплатил, и ему помогли влезть в ялик. Сам он уже не мог этого сделать. До Скагуэя было шесть миль, и он сладостно мечтал, что проспит все это время. Но лодочник не умел грести, и Черчилль сел на весла и проработал еще несколько столетий. Он никогда не видел таких длинных и мучительных шести миль. Легкий, но капризный ветер дул в проливе и задерживал его. Он чувствовал слабость в верхней части желудка, страдал от истощения и одеревенения членов. По его требованию лодочник взял черпак и плеснул ему в лицо соленой водой.

Якорь «Афинянина» как раз поднимался, когда они подъехали к борту парохода. У Черчилля уже не было сил.

– Остановите пароход! Остановите! – кричал он хрипло. – Важное известие! Остановите пароход!

Затем он склонил подбородок на грудь и заснул. Когда полдюжины людей принялись тащить его вверх по трапу, он проснулся, схватился за перила и держался, как утопающий.

На палубе все уставились на него с ужасом. Платье, в котором он покинул пороги Белого Коня, превратилось в какие-то обрывки тряпок; а сам он был так же изодран, как его одежда. Он провел в пути пятьдесят пять часов, дойдя до предела выносливости. Он спал за это время всего шесть часов и весил на двенадцать фунтов меньше, чем при отъезде.

Лицо, руки и тело были разбиты и исцарапаны; он едва видел. Он попробовал встать, но это ему не удалось; он растянулся на палубе, не выпуская из рук чемоданчика, и изложил свое поручение.

– Теперь уложите меня в постель, – закончил он. – Я поем, когда просплюсь.

Они оказали ему честь и отнесли его вниз в его грязных лохмотьях. Его и чемодан Бонделла поместили в отделении для новобрачных – самой роскошной каюте на всем пароходе. Он проспал две склянки, затем принял ванну, побрился, поел и, облокотившись на перила, курил сигару, когда двести путников с Белого Коня подъехали к пароходу.

К тому времени, когда «Афинянин» прибыл в Сиэтл, Черчилль вполне оправился и сошел на берег с чемоданчиком Бонделла в руках. Он гордился этим чемоданом. Он являлся для него символом героизма, честности и верности. «Я сдал товар полностью» – так в разговоре с самим собой выражал он все эти возвышенные понятия.

Было еще не поздно, и он немедленно направился к дому Бонделла. Луи Бонделл был рад его видеть, протянул ему обе руки и потащил его в дом.

– Спасибо тебе, старина! Как хорошо с твоей стороны, что ты привез его, – говорил Бонделл, принимая чемоданчик.

Он небрежно бросил его на диван, и Черчилль одобрительным взором отметил действие его тяжести на пружины. Бонделл засыпал его вопросами:

– Как ты доехал? Как поживаются ребята? Что с Биллом Смитерсом? А Дел Бишоп все еще в компании с Пьерсом? Продал ли он моих собак? Каков оказался Сэлфер-Ботом? Ты хорошо выглядишь. На каком пароходе ты выехал?

На все это Черчилль отвечал, пока не прошли первые полчаса, и в разговоре не наступила пауза.

– Не хочешь ли ты взглянуть на него? – предложил Черчилль, кивая головой в сторону чемоданчика.

– О, это не важно, – отвечал Бонделл. – Оправдала ли заявка Митчелла его ожидания?

– Думаю, тебе было бы лучше взглянуть ка чемодан, – настаивал Черчилль. – Сдавая вещь, я хочу быть уверен, что сдал в целости. Всегда возможно, что кто-нибудь залез в него, пока я спал, или что-нибудь в этом роде.

– В нем нет ничего важного, старина, – отвечал Бонделл со смехом.

– Ничего важного? – повторил Черчилль слабым, упавшим голосом.

Затем он решительно заговорил:

– Луи, что там такое, в этом чемодане? Я хочу знать!

Луи поглядел на него с удивлением, затем вышел из комнаты и вернулся со связкой ключей. Он погрузил руку в чемодан и вытащил тяжелый револьвер «кольт-44»; затем появились несколько коробочек с патронами к нему и несколько ящичков с патронами для винчестера.

Черчилль взял чемоданчик и заглянул в него. Затем он перевернул его вверх дном и осторожно вытряхнул.

– Револьвер весь заржавел, – сказал Бонделл. – Он, вероятно, был под дождем.

– Да, – отвечал Черчилль. – Жаль, что он намок. Мне кажется, я был немного неосторожен.

Он встал и вышел на улицу. Десять минут спустя Луи Бонделл тоже вышел и застал его сидящим на ступенях: упершись локтями в колени, он подпер подбородок руками и пристально уставился в темноту.

Развести костер