Любовь и жизнь

— Да, брат, скучно тебе одному без друзей. Пацаны все на речке в это время купаются. А ты вот со мной и коровушками. Дитя природы. Бывает и такое, что ж поделаешь.

И на эти слова пастуха Боря протяжно засмеялся и уселся на кочку под берёзой, вытаскивая и разворачивая обедик, заготовленный мамкой.

— Ты ешь, Бориска, не торопись. Посматривай с этой стороны за нашими Му-Му, а я чуть вперёд пройду, чтоб не разбрелись в сторону железной дороги.

Часа через два, выгнав стадо из леса на поле, Петро, пересчитав поголовье скота несколько раз, закурил свою очередную цигарку и по деловому скомандовал:

— Ну, всё, Бориска, беги по асфальту домой. Мамка тебя уже заждалась. Молодец! Ты хороший подпасыч!

Борька все команды выполнял чётко. Знал, что хорошо, что плохо. И слова дядьки Петро, как всегда, принял к исполнению и вприпрыжку заторопился к своему дому.

— Я пришёл, — немногословно доложил он маме и тут же принялся таскать воду из колодца для полива огорода в большую металлическую бочку.

— Пошли ужинать, труженик, потом наполнишь, — позвала мама своего неугомонного сыночка.

Уплетая с апетитом всё, что было на столе, Боря по-своему рассказывал мамочке про коров и проведённом времени с дядей Петей.

Всё лето и до поздней осени он считал себя важным помощником пастуха. Пропускал только те дни, когда мама болела и надо было помогать ей. Тогда Боря сам ходил в магазин, крепко зажав в руке деньги с запиской, в которой мама писала продавцу тёте Зине, что нужно купить.

Все в округе знали и Борю, и его маму, бывшую учительницу. Уважали её и никто не смел обижать её сына — инвалида детства. Ему было уже за тридцать, а выглядел, как подросток. Время как бы остановилось для этого спокойного человека. Он жил по своим законам, делая только добро. Так его воспитала мама, с детства приучая к труду.

Муж умер, два старших сына, получив университетское образование, жили в столице, изредка наведываясь к престарелой матери. И только Боренька всегда был рядом, её опорой в старости.

Наверно, именно он и боязнь за него продлили её годы. Ушли они почти разом. Сначала Боря, а следом мама.

Губная гармошка

Анастасия уже неделю лежала на полатях за печкой. Силы с каждым днём покидали её исхудавшее до изнеможения тело. Тринадцатилетняя Вера управлялась по дому, топила печь и варила скудную похлёбку на всю семью.

Маленький Колька, сильно стукнув входной дверью, с порога радостно сообщил:

— Мам, дядька Вася с войны вернулся. Рассказывал мне про папку и передал от него вот это. Анастасия со стоном повернулась к сыну и увидела у него в руках губную гармошку. Скупая слеза медленно скатилась к потрескавшимся губам. Она облизала их таким же языком и прошептала:

— Дай водички, сынок.

Колька проворно зачерпнул алюминиевой кружкой воды из бачка и, придерживая своими ручонками голову матери, помог ей сделать несколько глотков.

— Да, Коленька, это папина гармошка. А как дядя Вася?

— Страшный, мам, у него нос оторвало и всё лицо в ранах. Сказал, что скоро зайдёт к нам и расскажет про папку.

Увлечённый забавной вещицей, издающей звуки, Колька совсем забыл, что обещал сестре натаскать дров. А Вера, всегда сердитая в таких случаях, на этот раз ничего не сказала Кольке и сама отправилась в сарай.

А вечером и сам Василий переступил порог дома своего закадычного друга Степана.

— Прости, Настасьюшка, один я живой остался. Длинный нос спас меня. В первом же бою под Гомелем оторвало его, и всё лицо изрешетило. Когда меня в госпиталь увозили, Степан и передал мальцу свою гармошку со словами:

— Ты, Шнобель, счастливый, жить будешь. А мы в этом адском котле все сгинем.

— Давно не называл меня так, а на прощание опять вспомнил эту детскую кличку. А теперь вот вместо шнобеля одни рваные куски остались. Но живой.

Анастасия улыбнулась и протянула руку, пытаясь погладить щеку Василия.

— А ты, Настюша, совсем хворая. Что врачи говорят?

— Была летом в Стародубе в больнице. Вон бумажка лежит под образами. А что там написано я не разобралась. Но и так вижу, что не жилец я. Кольку жалко. Малец совсем, весной только пять годков будет, а рассуждает уже как взрослый. Отца не помнит, а всё про него спрашивает.

— Все они на берегу Сожа захоронены, Настюша. И Степан там. Где же ещё ему быть. Напутали что-то с бумажками, вот и прислали тебе, что без вести пропал. Там не только земля, но и вода горела. Ад сплошной, да и только. Ладно, мы в своё время обучены были в армии. А сколько восемнадцатилетних пацанов полегло, пороха не нюхавших. Освободили брянские города, мобилизовали подросших юнцов и бросили на освобождение Белоруссии. По ходу учились из винтовки стрелять.

Анастасия уже не раз слышала, какой кровью далось освобождение осенью сорок третьего. Почти все похоронки в село пришли в то время. А ей и совсем непонятное сообщение — о пропавшем без вести Степане. Третий год ком давил на сердце и не давал покоя.

Колька, увлечённый губной гармошкой, со всей силы дул в дырочки и радовался непонятным звукам.

— Дядь Вась, а ты умеешь играть?