Любоф и друшба

Если бы эта история происходила в сериале, я бы еще серий двадцать сладостно недоумевала, впадала в отчаяние и надеялась, но я и без того довольно долго была в сериале, в своем собственном сериале, – так что я спросила прямо, чтобы не оставалось никакой недосказанности:

– Вы занимались здесь реорганизацией завода?.. И всей компании в целом? Я хочу сказать, вы чем-то занимаетесь?.. Работаете?.. Но я была совершенно уверена, что вы ничего не делаете, а просто живете с Вадиком и Алиной…

Сергей засмеялся:

– Ваша самоуверенность вас подводит, ваше овечество. Ну, и еще неопытность, незнание жизни. У вас очень богатое воображение, Лиза, вы не пробовали сочинять?

– Я пробовала, но… Я вас обидела. Почему вы не сказали мне тогда, что это неправда? Неужели вам безразлично, что о вас думают?

Сергей пожал плечами:

– Когда вы повзрослеете, вам тоже будет безразлично, что о вас думают посторонние люди.

«Да, понятно, ему безразлично, что я о нем думаю. Что о нем думают посторонние люди».

– А карточка, а счет? – недоверчиво спросила я. Не то чтобы у меня вдруг появились сомнения – скорее мне хотелось оправдаться, что я не вздорная девчонка и у меня были основания думать о нем плохо.

– Ах, вот оно что. Вы хотите доказательств, – развеселился Сергей. – Ну, хорошо. Алина просила получить ее карточку в банке, у старой карточки закончился срок действия, и ей прислали новую. Алина дала мне доверенность на время своей болезни, я получил карточку и отдал Алине. Устраивает?

– Ну… А счет в ресторане? Почему вы сказали, чтобы Вадик заплатил по счету? А сдача? Почему вы взяли сдачу? – настаивала я. – Это вы не сможете объяснить!

– Я не помню, – подумав, пожал плечами Сергей, – нет, не помню. Зачем я мог взять сдачу?.. Наверное, вы правы, я все-таки живу за счет Вадика. Вы меня раскололи, Лиза.

Мне было стыдно, и я, сделав вид, что таксе и пуделю необходимо пробежаться, убежала с ними вперед, а когда вернулась, Сергей сказал:

– Я вспомнил. Помните, Мюллер запер Штирлица в камере и ушел, сказав ему – «вспоминайте». Штирлиц посидел, подумал и сказал – «я вспомнил». Я тоже вспомнил: в этом ресторане не принимают карточки, а у меня не было наличных денег. Поэтому я и сказал Вадику – «плати». И сдачу я забрал по той же причине – чтобы оставить на чай гардеробщику. Видите, как все просто.

– Но Штирлиц обманул Мюллера, – засмеялась я, и в этот момент у Сергея зазвонил телефон, и он, засмеявшись, сказал уже в телефон: – Я не обманываю вас, дорогой Мюллер… Да, мама, я слушаю. Уже купила билеты? И заказала столик? Хорошо, мама, я позвоню ей… Какой Мюллер? Весьма симпатичный… Нет, к сожалению, не нашего круга… Целую тебя.

Закончив разговор, Сергей что-то отметил в записной книжке и опять улыбнулся. Было понятно, что он очень любит свою маму – я никогда еще не видела его таким веселым и доброжелательным.

– Если моя мама что-то решила, ее не остановить, – любовно улыбнулся Сергей. – Теперь она решила меня женить, составила список кандидаток и назначает им свидания… У мамы на меня локатор – она догадалась, что я рядом с девушкой, и подозрительно спросила, симпатичная ли вы.

– Я слышала: «Мюллер симпатичный, но не нашего круга». Разве сейчас существует такое понятие, как «человек нашего круга»? – насмешливо спросила я. – И этот «ваш круг», конечно же, определяется деньгами… По-моему, это глупо и отвратительно!

Сергей кивнул:

– Отвратительно – возможно, но совсем не глупо. Дело ведь не в количестве денег, а в том, что за этим стоит – хорошее воспитание, образование и происхождение.

Я растерялась, я даже не представляла, что можно так по-детски жестоко игнорировать чувства, да и просто присутствие другого человека – меня. Мне даже на мгновение показалось, что меня просто нет рядом с ним, я не иду по заливу, и такса и пудель не вьются у меня под ногами, и это не я стараюсь не расплакаться, стараюсь улыбнуться.

– Ну а вы, Сергей, кто же вы – принц? – спросила я, сдержанно улыбаясь, чтобы придать дискуссии академический характер.

И тут произошло самое страшное, что только можно представить, страшное и неожиданное – Исчадие Ады. Я совсем забыла, что мое время закончилось и началось время Исчадия Ады.

Ада говорит, что благодаря бульмастифу она может быть спокойна за свое имущество. Но выведена эта порода была не для охраны имущества, а для охраны дичи от браконьеров – бульмастиф должен был догнать браконьера, повалить на землю и задержать до прихода людей. Браконьерство каралось смертной казнью, так что можно себе представить, с какой яростью браконьер сопротивлялся бульмастифу, а главное – с какой яростью бульмастиф сражался с браконьером…

Спущенный с поводка Исчадие Ады мчался вдоль берега со счастливым воем, предвкушая, как он сейчас всех съест – и меня, и пуделя, и таксу…