Люблю и ненавижу

— Товарищи, да в конце-то концов, да дайте же пройти людям! Сколько можно здесь!.. — возмутились выходившие пассажиры.

— Тетя, берегите здоровье, — серьезно ответил парень с усами, — особенно здоровье вот этого дяди… Он, кажется, забылся…

— Хамье! — Мужчина с женщиной уходили от вагона, иногда возмущенно оглядываясь.

Алеша с Надей бродили по перрону; Надя веселилась, убегала вперед, манила-подзывала к себе рукой, но когда Алеша подходил, тут же убегала… Набегавшись, она остановилась напротив женщины, продающей газированную воду, и завела с ней разговор, хороший ли и какой он вообще, город Казань.

— Город-городишко современная Казань… как бы это… город ничего… — улыбнулась женщина, поглядывая на Надю. — Водички казанской не хотите? Отменная водичка.

И как только Алеша подошел, она и ему подала стакан, с двойным сиропом. Алеша пил, было сладко и вкусно.

— Это что, невеста твоя?

— Кто? Она? — показал Алеша.

— А то кто же!

— Невеста, — ответил Алеша, — только…

— …только кто его знает чья, — рассмеялась женщина.

И Алеша с Надей тоже засмеялись.

— Вода вон у вас вовсю бежит, — сказал какой-то мужчина, проходивший мимо.

Вода бежала…

— Ну, счастливо оставаться! — сказал Алеша.

— Приезжайте еще в Казань-то. Поговорим. Вон и сынишка у меня бежит…

— Не-ет! — засмеялись они в ответ, как будто в самом деле никогда не будут больше ехать через Казань.

— Эх, жалко… Сережа, Сергей! — закричала она сыну.

— Чего? Иду же…

— Так что, — развела женщина руками, — до свиданьица! Дай вам бог… Сделал, что говорила-то? — без перехода обратилась она к сыну.

— Спешил и падал! — пробурчал сын.

Они поднялись в вагон, потому что протренькали уже «отход», постояли в тамбуре, поезд тронулся, проводница помахала флажком, дверь захлопнулась. Красная Казань поплыла от них. Постояв и наулыбавшись, они чуть было не взялись за руки, чтобы идти к себе. А когда открыли дверь в купе, там двое те сидят, улыбаются им встречно.

— Это не совпадение, — сказал в черной рубашке. — Это судьба. Рок. Знамение.

— Перст, — добавил второй и пригласил: — Проходите же.

Но не то было удивительным (или странным), что пришлось ехать в одном купе, а что разговор у них с Надей получался очень даже запросто. Они доказывали, что все, что она думает и говорит, ерунда и чепуха, а то, что делают они, наполнено хоть и небольшим, но конкретным смыслом. Но ведь смысл заключается в познании сути человека, говорила Надя, а прогресс всего лишь движение форм жизни, никак не определяющее жизнь как таковую. С чем вас и поздравляем, загадочно улыбались пышные усы. Это мы, значит, кто ракеты строит, которые, знаете, в космос запускают, мы, выходит, ничего не значим (учились они в Казанском авиационном институте), а вот вы, всякие такие, кто пишет и изучает писанину, вы, конечно… Современная литература меня не интересует, горячилась Надя, то есть да, есть и это, но… Вот древняя греческая литература или римская! Мифология! Где все — в абстрактно-обобщенной форме уже сказано о человеке: и как живет, и как любит, и как понимает жизнь… где все давным-давно уже есть и о нас самих… это, знаете, ребята, это да! (Надя только что поступила на филфак Московского университета.) Или вот еще что, вот что…

— Вот что особенно, — сказала Надя, — меня волнует, это один миф… Знаете «Похищение Европы»?.. Как-то отчетливо я представляю, как Зевс, этот великий бог, вдруг превращается в быка и похищает Европу, и они плывут, а потом летят туда куда-то в небеса… Дух захватывает! У Серова еще есть такая картина: бык, Европа, дельфин тут, справа, и море… это ведь любовь! И какая любовь! Я все представляю, — вот я была бы на месте Европы… Как я всегда мечтаю об этом!

— Штучки это все, романтически-девические бредни. Это же просто по мужику тоска, просто-напросто… А подъедь я к тебе, так ты Зевса не увидишь, по морде съездишь или того хуже — плакать начнешь…

— Так ведь ты, — горячо возразила Надя, — ты, Володя (так его звали, парня в черной рубашке), ты ужасно, ужасно маленький!

— Я — маленький?

— Ты, кто же еще.

— Я, значит, маленький, а Зевс большой?

— Он большой!

— Он так себе большой, — сказал Володя, — а я зато духом агромадный.

Все рассмеялись, и только тут Надя заметила, что Алеша-то не смеется, и не разговаривает, и не шутит, а молчит, с обиженным выражением на лице.

— Алеша…

Она наклонилась к нему, вырвала из блокнотика листок, написала на нем что-то. Алеша взял, но читал как бы нехотя, скосив лишь глаза. Прочитал, посидел немного для видимости, а потом сказал: «Так что вот…» — и вышел из купе.

Он стоял в тамбуре и ждал Надю. Ведь она написала: «Подожди меня в тамбуре…» И как только кто-нибудь входил, хлопал дверью, Алеша подавался вперед, думая: она! — но это были все другие люди, совсем чужие. Да закурить бы сейчас…

— Курите?

— Нет, — машинально ответил Алеша, хотя вдруг почувствовал что-то похожее на желание закурить.