Любитель закатов на Палау

Уже далеко за полночь, когда многочисленные гости утихомирились, и ставший тихим дом медленно засыпал, в дверь моей комнаты постучали:

– Можно? – Почему-то не распахивая дверь полностью, в узкую щель буквально втиснулся отец. – Не спишь еще? Так и знал, что не спишь.

Я похлопал рукой по дивану рядом с собой, приглашая присесть.

– Почему без света сидишь? – Прошептал он, вызывая невольную улыбку. В этом он весь. Сплошные условности, подчинение каким-то своим правилам, придуманным традициям. Если на дворе ночь, то нужно ходить тихо, говорить вполголоса, дверь открывать осторожно. Почему? Потому что так нужно. В детстве, помню, меня это дико раздражало. А сейчас умилило.

– Свет мешает. – Я кивнул на едва подсвеченный потолок, где на леске висели старые модельки самолетов, космических кораблей, коряво раскрашенные неумелой детской рукой, с отломанными шасси или с недостающим остеклением кабины пилотов. – Не верится, что вы сохранили этот кошмар. Дом ведь столько раз перестраивали, а мою комнату сохранили нетронутой.

– Я хотел их убрать в коробки и спрятать в подвал, но что ты! Мать чуть не убила. Мы часто сюда приходим… Вдруг оказалось, что это лучшее место в доме, чтобы просто поговорить, старое время вспомнить. Кстати, тебе на Луну звоним всегда отсюда.

Мне почему-то стало неловко. С чрезмерным вниманием родственников и соседей я невольно смирился, хотя и не понимал его причины. Но узнать, что и твои собственные родители к тебе относятся также, было неприятно. Хотелось простоты в общении, искренности.

– Да уж, – сказал я, – прямо культ личности.

– А ты думал! – Отец обнял меня за плечи. – Когда ты успешно вырастил первую кристаллическую оболочку и испытал ее прочность, у нас входная дверь не закрывалась наверное месяц. То журналисты, то глава администрации с посланием от председателя правительства, то делегации школ.

Я этого не знал. Нас в Институте тогда просто собрали, объявили благодарность от правительства и пообещали премию. На этом все. Через полчаса все разошлись по рабочим местам.

– Да все я понимаю, пап. Просто не привык к такому вниманию. А если честно, то не понимаю всей этой суеты вокруг меня. Ну создали мы что-то. Понимаю, что вещь получилась стоящая и перспективная. Но не устраивать же из этого фетиш какой-то со встречами в аэропорту, пиром на весь мир… Не мое это. Раздражает.

Обнимавшая меня рука отца напряглась, а затем он отстранился и строго посмотрел.

– Ну и дурак, если действительно не понимаешь. – Он поднялся. – Мы семья не потому, что у нас одни гены. Мы опора друг для друга. Да, для большинства этих людей ты просто знаменитость и повод прихвастнуть родством с тобой среди знакомых. Но если у тебя что-то случится в жизни, именно эти люди всегда будут рядом, чтобы разделить с тобой радость или горе.

Он пошел к двери, но на полпути остановился:

– В жизни каждого человека тысячи развилок, каждая из которых способна изменить судьбу кардинально, и от стоящих у этих развилок людей зависит многое: они могут подтолкнуть или наоборот оттолкнуть. В твоем большом успехе есть и малая доля чужого участия, особенно наших родственников. Твоя тетя Света лично знакома с двоюродной сестрой вашего Филиппа Игоревича и показала через нее твои работы. На свой факультет ты поступил потому, что тебе посоветовал дядя Витя, вы с ним тогда много говорили о науке. А ты ему с тех пор хоть раз позвонил? Мы с мамой впервые смогли поехать в санаторий отдохнуть только после окончания твоей учебы. Иногда приходилось занимать, у той же тети Светы или у бабы Гали. Никто не задавал вопросов, когда узнавали, что деньги пойдут на твое обучение. Все помогали. Поэтому они сейчас радуются твоим успехам как своим. Поэтому искренне гордятся тобой. И кстати, мы не только сегодня собрали всех. Мы это делаем всегда, отмечаем все твои достижения. И дом перестроили, чтобы он всех вмещал.

Лежащий на столе служебный коммуникатор пискнул, извещая о пришедшем сообщении. Вставать было лень, поэтому я вслух велел гаджету прочитать его. Кроме того, я надеялся, что это окажется что-то серьезное и прервет разговор, который мне не очень нравился. Так и оказалось: Филипп Игоревич прислал запрос на сеанс связи.

– Извини, пап, служба… Институт вызывает.

Отец похлопал меня по плечу.

– Ладно, служба так служба. Но не засиживайся у компьютера, – строго сказал он, как когда-то в детстве, и тут же улыбнулся. – Тебе нужно хорошенько отдохнуть. Завтра у тебя напряженный день.

Подключив коммуникатор к моему допотопному, но все еще надежно работающему компьютеру, я вызвал Институт. Спустя минуту на экране возникло лицо Филиппа Игоревича, время от времени искажаемое помехами.

– Привет, Саня! Не спишь еще? Как дела?

– Замечательно дела. Оказывается, я тут знаменитость. В честь меня устраивают приемы, открывают мемориальные доски!

Изображение на экране зависло и тут же в нижнем углу включился таймер обратного отсчета времени. Сигнал запаздывал на доли секунды, но делал это постоянно и в итоге проходил по телекоммуникационным сетям с раздражающей задержкой.