Любитель закатов на Палау

– Останешься на ночь?

– Нет. У меня самолет через пять часов. Где-нибудь перекушу и…

Я не договорил, да Норман уже и не слушал. Мы все словно в один миг протрезвели и ощутили стыд друг перед другом за сделанное накануне. Я кожей чувствовал его неприязнь. У меня были похожие чувства. Мне вдруг осточертели и Норман с сестрой, и обожаемый им профессор Кофман с его бредовыми идеями, и нудная скучная Германия. Все надоело. Впервые за многие годы захотелось домой.

Спускаясь в лифте, я невольно думал о мифической стране, населенной загадочными и ужасными русскими. Идя по ночному Берлину, я грезил о богатых землях на востоке. Садясь в такси, я вспоминал танец красивой дикарки. Откинувшись на спинку кресла в самолете и глядя в иллюминатор на пелену облаков, закрывших город, я прощался с Европой.

Норман верил, что когда-то на востоке существовала полная чудес Русския, Сильвия верила, я тоже почти уверовал и с азартом включился в чужую игру, но играть по вычурным правилам этой игры у меня не получилось. Красивые легенды захватывающи и притягательны лишь до первого столкновения с жестокой реальностью. Просто я прозрел после поездки в Восточную Европу, а Норман с профессором Кофманом так и остались слепы. Они продолжат верить в таинственную восточную страну, населенную одухотворенным мудрым народом. Я же убежден, что не было ни страны, ни народа, ни древних тайн, ни гениального химика Мендеелеефф. Кто-то на тех землях жил всегда и сейчас живет, никому не нужный примитивный дикий народ. Не с ним воевали Наполеон с Гитлером, а с их нечеловеческой средой обитания, с морозами, с топями, с дикими необузданными пространствами. Да и сама мысль была абсурдна, что из общей истории человечества можно безболезненно выкинуть огромный пласт. К тому же, эта мысль ужасала, потому что допускала возможность подвергать забвению государства, народы, культуру, языки. Получается, что если легко вычеркнули Русскию, то могут вычеркнуть и Штаты? Нет, это нелепо. Что и как нужно сделать, чтобы заставить всех забыть о великой стране, вычеркнуть упоминание о ней из информационных баз, чтобы на запрос «американцы» поисковик выдавал короткое сообщение «Результатов не найдено»? Нет, это невозможно, решительно невозможно…

2010 год

Корни

Ватными ногами переступив порог тамбура шлюзовой камеры, я с осторожно заглянул в пассажирский салон. Пустой. Облегченно выдохнув, уже смело пошел между двух рядов кресел в поисках своего. В тот момент мне меньше всего хотелось встретить даже шапочно знакомого, не говоря уже про коллег, и что-то объяснять, говорить. Говорить мне в тот момент хотелось меньше всего.

Естественно, я протопал мимо своего восемнадцатого места. Мысли были далеко, а ноги сами привычно направились в хвост, где располагались последние кресла двадцатиместного салона старых «Прогрессов». Это был новый, безопасный, комфортабельный, тридцатиместный. На нем помимо пилотов в экипаже были даже бортпроводники. Одна из них, изящная и ловкая даже несмотря на громоздкий скафандр, и пришла на помощь. Улыбнулась, подхватила под локоть, провела к моему месту, усадила, проверила все фиксирующие крепления скафандра, подсоединила шлейфы системы жизнеобеспечения.

– Первый раз были на Луне?

– Так заметно? – отшутился я, не став уточнять, что проработал на спутнике больше трех лет, а уж сколько раз летал на Землю и обратно – даже я сам не помнил.

– Заметно, что вы чем-то очень встревожены. Мне хочется думать, что всего лишь предстоящим полетом. Поверьте, двадцать часов пролетят незаметно. Если хотите, есть успокоительное, снотворное.

Я покачал головой.

– Не переживайте, корабль «Прогресс-Одиссей» очень надежный…

И все же я переживал. Не за надежность корабля или опытность его экипажа, а за собственное душевное равновесие. Хорошенькая бортпроводница чутко уловила мое настроение, только не угадала с источником проблемы. Я терзался безуспешными попытками найти объяснение внезапной чертовщине. Помню, как в университете на редких парах по литературе мы втайне потешались над преподавателем, пытавшимся вложить в наши циничные юные души хоть толику сострадания. Литературой мы пренебрегали и считали бессмыслицей, только забирающей учебные часы у физики с математикой. А уж болтовню о последней надежде, смысле жизни и прочих душевных терзаниях литературных героев вовсе ненавидели. Моральные метания персонажей из книг пыльного прошлого нам казались ерундой на фоне глобальных проблем человечества, которые мы хотели решать немедля. Для нас не существовало проблемы выбора, поиска мотивации и страха перед неудачей. Мы ничего не боялись, удачу презирали, над суевериями и прочей мистикой смеялись. Скажи кто мне тогдашнему, что я нынешний буду задаваться вопросами невезения и наступления черной полосы в жизни, рассмеялся бы в лицо, а то и поколотил бы. И все же, еще сегодня утром я сидел в Институте и ломал голову над предстоящим испытанием, а уже в обед – оказался в корабле, готовом стартовать к Земле. Мистика, не иначе.