Любимый грешник

Дония помнила, как впервые увидела его настоящего, перед тем как поднять посох Зимней Королевы. Он был так невероятно прекрасен, что она тогда с трудом вспомнила, как дышать. Как смертная могла отвергнуть его, когда он становился самим собой?

— Теперь, когда он знает о твоем даре, он может быть с тобой самим собой. Ты забудешь, как тебя зовут.

— Нет, — покачала головой Эйслинн. — Я видела его таким, какой он есть. И мой ответ по-прежнему «нет».

— Неужели? — Дония смотрела Эйслинн в глаза, ненавидя себя за то, что собиралась сказать, но Эйслинн должна услышать правду. — Вчера ты тоже так говорила?

— Это совсем другое дело, — процедил Сет сквозь зубы.

Он встал и шагнул вперед. Дония даже не шевельнулась. Она мягко выдохнула, подумав: лед . Ледяная стена выросла вокруг Сета, словно стеклянная клетка.

— Я только знаю, — проговорила Дония, — что он верит, что Эйслинн предназначена ему судьбой. Когда-то он так думал и обо мне, и вот результат его любви.

Дония протянула руки и прикоснулась к ледяной стене. Она слегка вздрагивала, пока лед постепенно возвращался в нее, впитываясь сквозь кожу.

— Это все, что я могу сказать вам сегодня. Идите и сделайте свой бальзам. И обдумайте то, что я сказала.

Глава 22

Пришла женщина-фейри и сказала, что эта

девушка избрана быть невестой принца тайного

королевства, что жена его никогда не постареет

и не умрет, а он будет жарко любить ее

и подарит ей новую жизнь фейри…

«Кельсткие сумерки» (1893, 1902)

Уильям Батлер Йейтс

Пришло воскресное утро, и Эйслинн ни капельки не удивилась, когда, проснувшись, обнаружила, что бабушка уже встала и пребывает в полной боевой готовности. По крайней мере, она дождалась окончания завтрака, перед тем как перейти в наступление.

Эйслинн уселась на пол у ног бабушки. Она провела так много времени, позволяя ей расчесывать свои волосы, слушая ее истории и просто находясь рядом с женщиной, которая вырастила ее, любила ее. Эйслинн не хотела ссориться, но жить в страхе и дальше ей тоже не нравилось.

Она постаралась придать голосу спокойную интонацию:

— Я уже взрослая, бабуль. Я не хочу убегать и скрываться.

— Ты не понимаешь, — начала бабушка.

— Вообще-то, понимаю. — Эйслинн взяла ее за руку. — Правда, я действительно понимаю. Они ужасны, я знаю. Но я не хочу провести свою жизнь, прячась от мира из-за них.

— Твоя мать была такой же, глупенькой, уверенной, что у нее все получится.

— Правда? — Голос Эйслинн оборвался.

Бабушка никогда внятно не отвечала на вопросы о последних годах жизни мамы.

— Если бы она не вела себя так, — с горечью продолжала бабушка, — она до сих пор была бы с нами. — Голос ее звучал слабо, она казалась не просто усталой, а изнуренной, изможденной. — Я не вынесу, если потеряю еще и тебя.

— Я не собираюсь умирать, бабуль. Она ведь умерла не из-за фейри, она…

— Ш-ш. — Бабушка посмотрела на дверь.

Эйслинн вздохнула:

— Они не могут услышать меня здесь, даже если они прямо за дверью.

— Ты не можешь этого знать. — Бабушка расправила плечи. Теперь она выглядела не как измученная старая женщина, а как строгий воспитатель, который все детство внушал Эйслинн необходимость дисциплины. — Я не позволю тебе совершить глупость.

— В следующем году мне будет восемнадцать, — возразила Эйслинн.

— Прекрасно. А до тех пор ты живешь в моем доме, а значит — и по моим правилам.

— Бабушка, я…

— Нет, — отрезала бабушка. — С сегодняшнего дня — в школу и обратно. Можешь брать такси. Будешь постоянно докладывать мне, где ты находишься. Больше никаких прогулок по городу. — Морщинки на ее хмуром лице слегка разгладились, но решительность ее не ослабла. — И так до тех пор, пока они не перестанут ходить за тобой. И прошу тебя, не спорь со мной, Эйслинн. Я не смогу снова пройти через это.

На это Эйслинн нечего было сказать.

— А как же Сет? — Тихо спросила она.

Выражение лица бабушки смягчилось.

— Он так много значит для тебя?

— Да, — ответила Эйслинн и в ожидании прикусила губу. — Он живет в поезде. Стальные стены…

Бабушка посмотрела на нее и, наконец, уступила:

— Такси туда и обратно. И оставайся внутри.

— Обещаю. — Эйслинн обняла ее.

— Понаблюдаем еще какое-то время. Они не смогут достать тебя в школе или здесь, да и в доме Сета тоже. — Бабушка кивала, словно составляла список относительно безопасных мест. — Если ничего не изменится, ты перестанешь вообще выходить из дома. Ясно?

И хотя Эйслинн чувствовала свою вину за то, что не сказала бабушке о ее ошибочной убежденности в безопасности школы и дома Сета, она постаралась придать своему лицу нейтральное выражение и просто сказала:

— Ясно.

На следующий день, в понедельник, Эйслинн ходила по школе как лунатик. Кинана не было. Других фейри тоже. Она видела их снаружи, на ступеньках к входным дверям, видела их на улицах, пока ехала в такси, но внутри школы ни одного из них не было.