Любимец зрителей

Она потащила Амалию в гостиную и усадила ее рядом с собой на диван. Задремавший было ребенок снова заревел. Тогда Амалия распахнула халат, расстегнула ночную рубашку и обнажила такую белоснежную грудь, что ее хотелось потрогать. Сосок она вложила в ротик ребенка, и он, мгновенно успокоившись, принялся сосать; ручонкой, похожей на маленькую звездочку, он пытался еще ближе притянуть к себе знакомый шар.

— Мсье Бебе хотел пить, — объяснила Амалия.

Клери смотрел на нее с уважением.

— Амалия, — прошептал он, — вы знаете, почему вас разбудили?

Чтобы не беспокоить Патриса, она ответила только глазами. И посмотрела на Клери.

— У меня хотели его отнять, — сказала она, глянув на малыша с нежностью, взбесившей Ирен.

— Но похитили вашего ребенка, — сказал Клери.

— Они очень быстро поймут, что ошиблись, — спокойно ответила Амалия. — Мсье достаточно сказать правду.

— Вот именно! — начал Клери.

И замолк, не понимая теперь, как быть с этим слепым доверием, которое она ему выказывала. Она должна была плакать, кричать, а она сидит перед ним, почти ни о чем не просит и смотрит на него с той слепой верой простодушных людей, с какой они доверяются своему святому заступнику.

— Именно, — повторил он. — Мне не поверят. Ну-ка, Амалия, расскажите нам, как прошел вечер. Когда мы уходили, вы умывали детей. Что было потом?

— Потом, — сказала она, — я их уложила. Но мсье Бебе плакал. Зубки его мучают. Я его покачала. А в конце концов взяла к себе в постель.

— А Жулиу? Где он был?

— В своей кроватке, конечно.

— А его кроватка в детской?

— Да, мсье Бебе заснул, но я не хотела его тревожить. И оставила у себя.

— Никакого шума вы не слышали?

— Нет. Я немного устала и уснула следом, спала, пока мадам меня не разбудила.

— Таким образом, — заключил Клери, — тип, который проник в вашу спальню, подумал, что вы прижимаете к себе собственного сына. Кто бы не ошибся? Он ведь не знал, что, когда нас нет, вы спите в комнате, смежной с детской, и для удобства ставите кроватку своего сына рядом с колыбелькой Патриса.

— Да что вы так привязались к Амалии, — вскричала Ирен. — Она же все это знает.

— Позвольте. Это самое главное. Я хочу, чтобы вы правильно поняли: различить детей похититель был не в состоянии. Поэтому, если я теперь заявлю, что он ошибся, преступник подумает, что это — хитрость, что таким образом его хотят заставить вернуть ребенка, и мы не сумеем доказать ему обратное. На пеленках вензелей нет, а такие маленькие дети, разумеется, все на одно лицо. Вы ведь понимаете меня, да?.. Дело мы имеем с людьми решительными, я уверен, что тут действует не один человек. Такое в одиночку не устроишь. Что же они станут делать дальше?

Амалия подняла голову. У нее были огромные, непроницаемо черные глаза, как на картинах Пикассо. Только приглядевшись, можно было увидеть в самых уголках островки белого цвета. В ее эмалевых глазах отражался свет плафона.

— Что они станут делать? — повторил Клери. — Я скажу вам. Либо они отдадут нам ребенка, получив выкуп, либо — извините мне мою грубость — избавятся от него.

Амалия не шелохнулась, целиком погруженная в кормление, но на лице ее отразилось вдруг болезненно-сосредоточенное внимание.

— Нет, — выговорила она. — Нет. Этого не может быть. Мсье что-нибудь придумает.

Клери не смог удержаться и положил руку служанке на плечо.

— Амалия, милая, — сказал он, — я сделаю невозможное. Но при одном условии. Что вы, мы и все, кто здесь есть, позволим полиции и газетам считать, что выкрали действительно Патриса, нашего сына. И уверяю вас, бандиты позаботятся о ребенке должным образом, если будут знать наверняка, что получат за него выкуп.

— Мсье заплатит за моего маленького Жулиу? — прошептала Амалия жалким, покорным голосом.

Свободной рукой она утерла глаза, потом очень осторожно отняла от груди малыша и, полная достоинства, привела в порядок свою одежду.

— Мсье так добр, — сказала она. — Я согласна работать, ничего не получая.

— Но об этом и речи нет. Вы в случившемся не виноваты. Все, что от вас требуется, — предоставить нам свободу действий, чтобы все хорошо обошлось. Скоро прибудет полиция. Вам только надо вести себя так, словно Патрис — ваш сын. Уверяю вас, другого пути нет.

— Мы хотим спасти Жулиу, — вступила Ирен, — и обеспечить безопасность Патрису. Они отдадут нам Жулиу и исчезнут, таким образом все уладится.

— Договорились? — спросил Клери.

Неожиданно Амалия зарыдала. Она утвердительно кивала головой, не в силах произнести ни слова.

— Ну-ну! Ну-ну! — сказал Клери. — Успокойтесь, милая Амалия.

— Это я виновата, — бормотала она.

— Да нет же. Укладывайте Патриса и ждите, пока вас позовут. А вы, Ирен, приготовьте кофе. Мофранов сейчас будить незачем. Я им потом все объясню. Иду вызывать полицию.

Он пошел было к себе в кабинет, но остановился на пороге. А не получается ли все-таки, что в каком-то смысле он приносит Жулиу в жертву Патрису? Как бы все предусмотреть и не опуститься до низости? Зазвонил телефон. Все трое застыли.

— Это они, — тихо сказал Клери, словно боялся быть услышанным.

— Ну так чего же вы ждете? — спросила Ирен.

Он снял трубку.