Любимец зрителей

Шамбон пришел меня навестить. Он принес газеты, журналы. В прессе только и пишут о результатах первого тура. Левые… правые… Баллотирование… Список друзей Фромана в неудачном месте. «На него все плюют, Марсель!» Он согласился. Нам нужно составить короткий, ударный текст.

— Что ты предлагаешь?

Шамбон трет глаза и щеки. Подумав, говорит:

— «Последнее предупреждение».

Я горячо одобряю.

— Очень хорошо. Это доказывает, что твоему дяде не давали покоя.

Он улыбается, как автор, которого похвалили, и продолжает:

— «Убирайся или тобой займутся».

Тут же поправляется.

— Так лучше: «Сволочь, убирайся… и т. д.» Со словом «сволочь» лучше. Нет?

— Я думаю, да. Сразу можно догадаться, что твой дядя был замешан в каких-то грязных делах. Превосходно!

Кретин, как он пыжится, раздувается от гордости. С каким удовольствием я бы расквасил ему морду!

— Ты мне подал идею, малыш. Составим второе письмо. Подожди… Мне кажется, очень хорошо: «Хватит разборок… Вон!»

Он кивает головой в знак согласия.

— Мне нравится «разборки», но, может быть, все-таки добавить слово «сволочь».

— Ладно, раз ты настаиваешь…

Когда я перескажу сцену Изе, она умрет со смеху. Теперь за ножницы! «Последнее» и «предупреждение» — это легко найти. Пробегаем глазами названия, колонки… Во времена, когда осуждаются экстремисты с их лозунгами «Убирайся…» и «Долой…», найти нужное слово в газете — не проблема. «Разборки» нашел Шамбон в статье о каком-то скандале в мэрии. Зато «сволочь» найти трудно.

— Ну и черт с ним, — говорю я. — Не искать же его целый день.

Он упорствует. Это его дурацкая идея. И он находит его все же в хронике с ипподрома: «Победитель в тройном экспрессе — рысак „Сволочь“».

— «Победитель в тройном» — хороший знак, — замечает он.

Хватает два чистых листка, клей и принимается, сидя на полу, складывать вместе вырезанные слова, он похож на ребенка, занятого головоломкой.

Потом он вчетверо сгибает каждый листок.

— Конверта не надо, — говорит он. — Даты тоже. По шрифту видно, что эти письма старые. Как могут нас заподозрить?

Я соглашаюсь. Никакой опасности. Он выглядывает в коридор. Ни души. Мы входим в кабинет Фромана. Я хотел скомкать оба письма, но, подумав, решил, что лучше небрежно положить их в папку со статьями, написанными Фроманом.

— Думаете, она найдет их? — спросил он.

— Конечно. Примерно через недельку она перероет все бумаги после того, как обнаружит эти письма.

В следующий понедельник мы узнали о полном поражении. Друзья Фромана проиграли.

— Его последняя статья была значительной, — заметил Марсель. — Он показывал мне черновой вариант.

— Я не в курсе, — ответила Иза.

— Как! Вы ее не читали?

— Я тоже не читал, — сказал я. — Можно посмотреть?

— Я не знаю, куда он ее дел, — признался Шамбон.

— Я знаю, — перебила Иза. — Для бумаг у него были отдельные папки. Для счетов, для банковских извещений, всего пять или шесть. Наверняка была папка и для материалов о выборах. Нужно будет заняться ими, когда прибавится сил.

— Хотите я поищу? — предложил Шамбон.

— Вы ее не найдете! Нет, я сама. Мой бедный друг предпочел бы…

Признаки сдерживаемых рыданий. Растерянный взгляд на Шамбона, когда он протянул ей руку. Мы проходим через двор. Наступил нужный момент. Если этот кретин Шамбон правильно сыграет, если Иза окажется на высоте, мы сможем так или иначе избавиться от него. Мы возвращаемся в замок. Иза останавливается возле письменного стола в кабинете Фромана.

— Видите. Личная корреспонденция — слева.

Она открывает ящик. Взглядом я призываю Шамбона приготовиться. Она вынимает папку, показывает надпись: «Выборы». Протягивает папку Шамбону и садится в кресло.

— Ищите сами. Мне так странно находиться здесь.

Шамбон, смутившись, взглянул на меня, как актер на суфлера. Достал несколько отпечатанных на машинке бумаг и вдруг закричал дрожащим голосом:

— Это что такое?

В дрожащей руке он держал два письма, и я знал, что это была не липа. Он протянул их Изе. Иза, прекрасно справляясь с ролью убитой горем вдовы, начинает медленно читать: «Сволочь! Хватит разборок». Подносит руку к горлу: «Нет, это невозможно!» Чтобы помочь ей, я беру второе письмо и выборочно читаю: «Сволочь! Убирайся, не то мы расправимся с тобой».

Гробовое молчание. Иза вздыхает, заламывая руки.

— Ему угрожали, — говорю я. — Вот почему он ходил мрачный. Это объясняет сцену, которая произошла между вами незадолго до его смерти.

— Я не могу в это поверить, — говорит Иза. — Он ничего не скрывал от меня.

Я ногой дотронулся до ноги Шамбона, давая ему понять, что пора вступать.

— Дорогая Иза, — сказал он, — человек, которому угрожают, если у него есть гордость, предпочитает молчать.

Ей-богу, тон найден верно. Если бы ставка не была так высока, я бы повеселился.

Иза с удивлением посмотрела на него.

— Вы все знали?

У Шамбона был такой вид, словно он скрывал что-то очень важное и не мог сказать об этом.

— Говорите же.

— К чему? Однажды он мне сказал, что получал письма. А сейчас звонят мне.

— Что? Вам угрожали, Марсель?

— И угрожают.

— Но почему? Почему?

— Не знаю. Я никогда не занимался разборками, темными делами.