Любимец зрителей

Я открываю глаза. Я один. Да, очевидно, откажется. Надо думать. Мой план готов. С такими людьми, как он, медлить нельзя.

Ход с анонимными письмами пришелся Шамбону по душе. Он их никогда не писал, но втайне лелеял мечту написать. Власть, приобретаемая без всякого риска, — как раз то, что может сладострастно искушать такого садомазохиста, как он. Я снова взял верх. Для него — это такой простой способ выглядеть героем, если не гением, перед Изой. Он чувствует себя вольготно в роли жертвы. В роли убийцы он был не хуже. Но нужно признать, что он был лишь помощником палача. Его заместителем. Немного слугой. В то время, как сейчас… За ним следят, в него целятся. Он начитался в прессе исповедей убийц. Конечно, никто и не собирается следить за ним, изучать его привычки, чтобы выбрать удобный момент и прикончить. Но можно сделать… Можно сыграть. По моему сигналу он войдет в роль персонажа, жизнь которого висит на волоске. Естественно, если Иза проявит к нему немного интереса, он не подставит себя под пули. Он примет меры предосторожности. Ах, какие чудесные мгновения ждут нас! Какие диалоги! Я уверен, что мы увидим проявление редчайших человеческих чувств. Что не помешает ему взвесить предстоящее предложение. Я знавал когда-то таких трусливых хвастунов, находивших неисчислимые препятствия прежде, чем начать действовать. «Иза! Почему ей могла прийти мысль разобрать бумаги покойного? Почему не сразу? Что она надеялась найти? И зачем…»

— Послушай, Марсель, а ты не струсишь? — спросил я.

Невыносимое оскорбление. Он тут же заартачился.

— Послушайте, вы же меня знаете. Знаете, что я также способен нападать. Но вы меня научили, что нужно все рассчитать. Естественно, я задаю вопросы.

— Хорошо. Ответ первый. Нормально, что жена, когда проходит приступ горя, Хочет узнать хоть что-нибудь о прошлом покойного. Поставь себя на ее место. Или я мог подать ей идею. Ответ второй. Ее траур длится не так уж и долго. Вполне естественно, что в ней именно сейчас пробудилось любопытство. Ответ номер три. Ее неотступно преследует мысль о самоубийстве. Может быть, она надеется обнаружить что-то, письмо или черновик, который объяснил бы необъяснимое.

— А кто напишет анонимные письма? Только не я. У меня характерный почерк. Даже если я попытаюсь изменить его…

— Мы вырежем буквы из газет.

— А кто нам докажет, что Иза найдет их?

— Мы их изомнем, будто Фроман собирался их выбросить, и положим их среди всяких ненужных вещей, старых карандашей, использованных марок, ластиков. Она обязательно заметит их.

— Сколько надо писем?

— Два или три. Не больше. Но нужно все так устроить, чтобы Иза подумала, что были и другие письма.

— А что я должен говорить?

— Каким же надоедливым ты можешь быть, мой милый. Ты скажешь, что тебя оскорбляли по телефону.

— Как, например?

— Ну, что тебя называют грязным капиталистом… Что-нибудь на политическую тему, чтобы Иза убедилась, что Фроман застрелился из-за выборов.

— Но я-то не кандидат.

— A-а, чтоб тебя!.. Ты меня выведешь из себя. Ты сторонник усопшего, да или нет? Ты живешь в Колиньере, да или нет? Ты дворянин, так или не так? На заводе тебя изводят, не так ли? И еще, не забывай, что все это притворство. Это чтобы обмануть Изу. И ты увидишь, что она побледнеет. Она тебе скажет: «Марсель, мне стыдно, я думала только о себе». А ты…

— Да, да. Дальше я знаю, — перебил он. — Не беспокойся.

— Нужно, чтобы прошел первый тур выборов. У меня хватит времени подготовить почву, поверить Изе свои подозрения. Действительно, стреляли в расклейщиков афиш; подожгли пункт «скорой помощи». Это рок: я только сейчас подумал, что Фроман мог пасть жертвой предвыборной кампании. Иза клюнет! Давай, Марсель, все будет о’кей. Но будь осторожен со своей матерью. И перед Изой сохраняй вид озабоченный, растерянный, вид человека, который плохо скрывает серьезную озабоченность.

Ну вот, некоторое время я могу пожить спокойно. На следующий день сестра увезла меня в парк, как она часто это делает, чтобы Жермен проветрил и убрал мою комнату. Мы оба — свободолюбивые животные, и минуту мы постояли молча, охваченные воспоминаниями. Если случайно я скажу: «Руайан», она ответит: «Об этом я и думаю». И мы вместе посмотрим этот фильм, в котором меня загнали в засаду на маяке; в нем прекрасные морские виды, бесконечность и море… Она шепчет мне на ухо: «Ты помнишь Антиб?» Конечно, помню. Погоня на лодках. Наши воспоминания хранят лишь образы пространства и свободы. А мы здесь, в этом зверинце!

Не время ворошить прошлое. Я объясняю ей, как можно удалить Шамбона. Она находит мою идею гениальной и считает, что нельзя терять ни минуты. Однако она замечает, что для хорошего прыжка нужен разгон. Шамбон напишет, позвонит, сыграет роль изгнанника, который сгорает от любви, но потом вернется, и что дальше?

— Видно будет, — говорю я. — Всякое может случиться за это время.

Она искоса взглядывает. Но я прекрасно владею своим лицом. Сценарий готов. Остается небольшая работа по монтажу. Детская игра.