Любимец зрителей

Мы еле-еле сводили концы с концами. От моих ждать помощи не приходилось. Дедушка был бедный старик, годившийся лишь в музейные экспонаты. Мать существовала на авось: будь что будет. Мне повезло, я встретил мсье Луи. В том мире, в котором он вращался, все патроны обзавелись брюшком, курили сигары, к ним принято было обращаться по имени, присовокупляя «мсье». Мсье Луи поставлял продюсерам каскадеров. У него имелись специалисты любого профиля. Когда-то он нанимал наряду с профессионалами наступательного боя тех, кто в совершенстве владел искусством защиты. У него я быстро сделал карьеру. На чисто акробатические трюки не хватало желающих: расстрелять на полной скорости жандарма; преследуемый мотоциклист, на полном ходу лавирующий между автомобилями и влетающий, прежде чем врезаться в автобус, в витрину магазина в каскаде осколков… За это я получал заплатки из лейкопластыря, повязки и бинты, но и чеки на большие суммы. Мне нужно было все больше и больше денег из-за Изы, потому что в ней поселился страх. Уже не страх уничтожения, а что-то более серьезное, страх нищеты. Только безработные артисты знают, что это такое.

Она подталкивала меня подвергаться риску, а сама дрожала от ужаса, когда я обвязывался ремнями перед сложным трюком. Она переживала тысячу смертей в ожидании моего возвращения. «Все кончено. Я больше не могу», — часто говорила она. И тут же бежала в магазин, чтобы купить какую-нибудь дорогую безделушку, чтобы успокоиться. Силы ее быстро восстанавливались, и она с безотчетной радостью бросалась в мои объятия. В течение месяца мы вели почти беззаботную жизнь. Но постепенно деньги таяли. Мне предлагали какой-нибудь акробатический номер на мотоцикле по крышам домов — мне уже приходилось исполнять подобные — и она принималась меня умолять: «Не соглашайся!» Я напрасно убеждал ее, что мотокросс на тридцатиметровой высоте не более опасен, чем в густом перелеске, но она продолжала настаивать, чтобы я отказался. Постепенно ее сопротивление слабело. Она соглашалась посмотреть место съемки. «Нужно перепрыгнуть через улицу», — признавался я. Она на глаз прикидывала расстояние. «Скорее, переулок», — отмечала она. Это означало, что она сдается. Когда же я приносил подписанный контракт, она с ужасом отворачивалась. «Зачем ты сделал это? Мне ничего не нужно». И мы переставали разговаривать.

Она плакала, когда думала, что я не вижу. Наступал момент съемок, и Иза закрывалась у себя в номере. Потом долго не могла прийти в себя. Я прекрасно знал, чего она хочет. В глубине души она изо всех сил старалась обрести безопасность, покой, обеспеченное будущее. А я, я не мог превратиться в канцелярскую крысу, в нечто среднее между горничной и садовником, перебивающимся с хлеба на квас. Да, признаюсь, я стал наркоманом, не мог жить без скорости, аплодисментов, восхищения зрителей. Мне нравилось слышать, как актеры, операторы говорили: «Сильно ушибся, Ришар? Ну ты даешь! Начали! Второй дубль». И я вновь поднимался в воздух.

И вот появился Фроман на своем огромном «бьюике». Я помню только удар. Я проснулся на узкой кровати; я не мог двинуться, не только из-за трубки, которой я был прикован, как аквалангист, которого вытягивают на поверхность, но и потому… я не сумею объяснить… из-за отсутствия плотности; я как будто находился в чужой шкуре. Иза держала меня за руку. Я видел перед собой человека в белом, который с грустью смотрел на меня. Он не посмел меня прикончить. Я понял, что серьезно травмирован. Врач мне лгал, для этого он использовал кучу непонятных медицинских терминов. «Нужно подождать, — заключил он. — Время творит чудеса».

Когда тяжелораненому твердят о чудесах, он понимает, что приговорен пожизненно. Но к чему был приговорен я? Ходить с палками? Я узнал правду сам, меня бросило в пот, и волосы встали дыбом, когда я заметил, что не могу двигать ни пальцами ног, ни ступнями, ни коленями. По пояс меня как бы не существовало. Подобные мысли холодят сердце, и нужно много времени, чтобы выйти из этого состояния. Прощай… моя работа. Стану ли я теперь никому не нужным инвалидом, которого прогуливают в коляске? Я никогда не подвергну Изу такому унижению. На что мы будем жить? Я ушел в себя. Я стал развалиной. Тем не менее Иза меня не оставила.

— Ты страдаешь?

— Нет. Нисколько. Я бы отдал все на свете, чтобы страдать.

— Хирург сказал, что ты сможешь поправиться.

— Это ложь.

— Мсье Фроман позаботится о нас.

— Кто это мсье Фроман?

— Это тот, кто нас сбил.

Я уже тогда задыхался от ненависти к этому человеку, а она произносила его имя совершенно спокойно.

— Где он скрывается? Почему я его до сих пор не видел?

— Он справляется о тебе каждый день. Он придет.

— Откуда ты знаешь?

— Он меня пригласил к себе.

— Ты хочешь сказать, что он тебя содержит у себя в доме?

— Его это не стесняет. Он живет в огромном замке. Уверена, тебе там понравится.

У меня не было сил возражать. Но я понял, что со мной больше не считаются, я был мертвым грузом, от которого Иза с подсознательной радостью избавилась бы.