Лицей 2021. Пятый выпуск

— Лучше всего я её помню пятнадцатилетней. В день, когда мы узнали об окончании войны. Мы боронили пашню, а какой-то мальчишка бежал нам навстречу, размахивая своей рубахой, и кричал: «Война закончилась!» Она тогда осела на борозду и заплакала, потому что поняла, это значит, что её отец вернётся домой. Я помню её в старом латаном-перелатаном серо-васильковом платье, которое она донашивала после своих старших сестёр, в прохудившейся фуфайке и тяжеленных кирзовых сапогах. Всё это не очень романтично, правда?

И тут я поняла, почему ярким цепким когтям мадам Эдер было не добраться до его призраков. Никому было не добраться.

— Ты можешь забыть многое, — сказал он, — имя, внешность, даже голос, но ты никогда не забудешь то, что ты чувствовал. В человеческой жизни нет ничего сокровеннее, чем соприсутствие. Все спрашивают про этот чёртов «Цветущий кориандр»! — засмеялся мой дед. — Если бы она узнала, наверняка бы сказала: «Веня, ты что, дурак?»

— Сто процентов.

— Боже! — пропыхтел он, продолжая смеяться. — Это было больше полувека назад и это была Сибирь! Кто мог знать, что кориандр и правда такой вонючий?

— Но когда-то же ты убедился в этом, — сказала я. — Почему было не поменять название?

Дед продолжал трястись от смеха, а потом проскрипел: «А мне он понравился!»

Я пожала плечами: тебя не понять.

— Как тут поймёшь? — он успокоился и улыбнулся. — Это не просто вопрос убеждённости, это вопрос ощущений. Как описать звучание старинной песни или сладковатый аромат летнего разнотравья тайги, как объяснить вкус парного молока или мучной болтушки на одной воде, или ценность самодельных игрушек, сбитых из чурочек разной длины, или зачем скакать на палке, как на коне, и зачем писать на заборе зелёной краской гадости про девчонку, которая жутко нравится?

— И зачем же?

— Думаю, чтобы потом спасти её, — сказал он. — Всё это сложно понять, но в любом случае она, как всегда, оказалась умнее.

О том, как человек проживает свою судьбу, можно судить по степени его восприимчивости. Это мало зависит от свойств чувств или эмпатии в целом. Мой дед никогда не пытался идти наперекор обстоятельствам, но он всегда был восприимчив к переменам, а ещё он никогда никого не пытался спасти. Кроме одного-единственного человека. Делало ли это его слабовольным, негодяем или толстокожим? Вряд ли. Он считал, что подлинное спасение другого не может быть эфемернее и зыбче твоей собственной жизни. Готов ли ты к этому? И об этом ли вся твоя жизнь?

«Сто лет назад случайная пара слов в письме одного человека, которого мы с тобой никогда не узнаем, побудила другого собрать своих детей и книги и изменить жизнь навсегда и, в конечном итоге, привела к тому, что есть кто-то, кто сейчас сидит напротив меня и думает: „Он опять за своё!“ — говорил мой дед. — Суть не в „эффекте бабочки“. Знать, что у всего есть причина, — прекрасно, но логически цепочку событий всё равно не предугадать, эта система хаотична. Суть в том, чтобы понять, что каждый из нас и есть чья-то первопричина. И сделать хоть что-то, чтобы не стать чьим-то разочарованием. Когда человек это поймёт, он оставит свои попытки схватить бога за бороду».

На обратном пути домой на внутреннем рейсе рядом со мной плюхнулся улыбчивый итальянец средних лет. Он был в мятом костюме и с пятном кетчупа на подбородке. Сначала он просто добродушно улыбался, а через двадцать минут я уже знала о нём всё. Его звали Франко, он был с юга, но вот уже десять лет жил и работал в Милане, его жену, кстати, также южанку — это почему-то важно, звали Паола и детей тоже как-то звали, у него их было двое: мальчик и девочка, а ещё французский бульдог по имени Боб Марли, и они отдыхали в августе на Сицилии…

В какой-то момент его голос слился с гудением двигателей, и мне стало почти что хорошо.

— А вы? — он повторил раз пять, прежде чем я поняла, что это вопрос.

— А я была у дедушки.

— О, дедушка-итальянец — это прекрасно!

— Нет, дедушка русский.

— Тоже чудесно.

— Это был хороший год? — зачем-то спросила я.

— Ну, ещё рановато подводить итоги, — покачал головой мой сосед. — Ещё только ноябрь, но соглашусь, год неплохой.

— Если бы это был самый важный год в вашей жизни, что бы вы запомнили, помимо ваших личных событий? Может, какие-то мировые открытия, изобретения, происшествия, которые значимы для истории?

Он внимательно посмотрел на меня, покарябал пальцами свою мятую щетину, и маленький кусочек засохшего соуса отскочил от его подбородка и исчез в бесконечности истоптанного ковролина.

— Для чьей? — внезапно серьёзно спросил он.

— Хороший вопрос! — ответила я. — Для мировой. Например, что вы вспомните, размышляя об этом периоде через много лет?

— Что решился завести собаку, о которой мечтал всю свою жизнь. Мне сорок три.

— И отличный ответ!

Этот Франко был и правда неплох. Но я тот год запомнила иначе.