Скучно в оптическом парке. Вдали осталисьбеспокойные комнаты, в скорлупках которыхдёргаются студенческие вечеринки, бутоныстраха взрываются; людисрезают пряди волос друг у друга, танцуют, едят,готовятся: вот уже скоро лежать им на брюхе, вдыхаясквозь тонкую брешь целлофановый неудобный воздух. Жарко.Жаль: я, знаешь, совсем разучилсясхватывать детали, повествовать. Меня не заводятни древние звери, ни магнетизм, ни исчезновение птиц. Пора уходить:на осколках стекла стоит оптический парк, в снегу обобщений;я кидаю в него снежок, он снежок разбивает в полёте,говоря: безветренно здесь, да? и времени много прошло;действительно, ты же вроде что-то сказать хотел? Да нет.Я просто пытаюсь мимо тебя смотреть, сквозь деревья.Мне очень скучно здесь, где сопрягаются линзы,одышливые механизмы глотают туман; я смутновсё вижу: одни очертания, молоко. Перчатку стянутьи прижать уголки глаз; ладно; мы под матовым куполом.Снег торопится падать. Холодно в мире. Деревья устали;воздух жужжит, всё никак не можетотрастить и себе глаза, а не только уснувшим мухам.…наконец сбывается вечер, кусты засыпают вповалку…3Заметает оптический парк. Арки его и вышкипретерпевают смягчение, голову клонят: умаялись.Получаша луны: тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та.Ты от безделья напеваешь разные глупости? Да, ждусветовую атаку. Прислонился к ограде дремоты. Вытянув ноги, сижу.Зевают холмы.Так всё это длинное время я только с тобой говорил, господин Оптический Парк?Получается так. Ты, как и все, занимаешься разными бусинками,но между тобой и неправдой черты не провесть: так тесно, —и, видишь ли, только это мне интересно. Ладно. Но что же насчёт:<…>Да, но это для краткости мы отсечём.Не злись: это радость труда. Я отдаляюсь.Вот и медленнотелое время вечер берёт за запястья —уводит смотреть кино…Номинация Проза. Третье место
Екатерина Макарова
Цветущий кориандр
Повесть
На самом деле каждый из нас — театральная пьеса,
которую смотрят со второго акта.
Всё очень мило, но ничего не понять.
Хулио Кортасар. «Игра в классики»Часть первая. Это конец
1
Я познакомилась с третьей женой моего деда, будучи подростком.
Мадам Эдер была настоящей мадам. Но для меня она была ещё и «мадам строительная рулетка». Ей сильно перевалило за сорок, но она застряла на цифре «где-то тридцать восемь». Очень худая и очень высокая, почти вровень с моим дедом, в придачу она обожала носить одиннадцатисантиметровые каблуки.
Так и говорила: «Одиннадцать! Другие не имеют смысла», — и поправляла длинными пальцами широкополую шляпу, которую снимала разве что в душе. Ванну она презирала, в принципе, как и все водоёмы, поэтому ей «всегда было тоскливо видеть Цюрихское озеро» в своём окне.
Одиннадцать!
Проблема высоких женщин — не долговязость, а осознанный выбор путать её с изяществом. Например, это вам не просто худая длинная рука, похожая на сломанную ветку, это утончённая пятипалая хрупкость, или это не сутулость — нет же! — это повисшие плечи «от кутюр», это просто такая прекрасность.
Часть первая
Это конец