Лицей 2019. Третий выпуск

Как-то весной — в тех краях, где они жили, весна наступала рано и стремительно — спортсмен скомандовал: едем к морю. Она вздрогнула. Никуда уже не хотелось ей с ним ехать. Но он схватил её за шею и зашипел: собирайся. Бросили сумки в машину. Лилия и слова боялась вымолвить. Ехали долго. Остановились перекусить в дешёвом придорожном кафе с пластиковыми столиками на улице. Он молча съел бутерброд, обёрнутый в промасленную бумагу. Откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Скучно-то как, а? — проговорил с тоской.

Лилия всё это очень хорошо помнила. До последнего звука. И рассказывала она очень хорошо. Ей бы книжки писать, серьёзно.

Наш учитель, который вёл литературный кружок и призывал вычёркивать любимые фразы, был повёрнут на поисках натуры. Заставлял нас часами разглядывать какую-нибудь старую ветлу, а то и прижиматься к ней, чтобы увидеть изнанку. Или приводил к облупленной двери: «Посмотрите, сколько историй она скрывает под этими трещинами. В ней больше тайн, чем в ином человеческом сердце». Мы пытались разглядеть истории, но видели только трещины. А Лилия была бы королевой этого кружка, без шуток. Всё она подмечала. Например, столик, за которым они сидели со спортсменом, был липким. Спортсмен отодвинулся от него, бросил:

— Ладно. Я в машину.

Она пошла в туалет. Прошагала мимо толстой продавщицы в белоснежном козырьке, неодобрительно хмыкнувшей вслед. В туалете перед мутным зеркалом скорчила рожу. Она уже тогда себе не нравилась. Вылитая проститутка.

На улице взревел автомобиль. Лилия бросилась к грязному окну и увидела только задний бампер. Из автомобиля полетел её рюкзак, шлёпнулся на дорогу, подняв столб пыли. Лилия выскочила из туалета.

— Эй! Ты куда? Стой!

Побежала за машиной. Автомобиль скрылся в жёлтом мареве. Лилия долго стояла, разгоняя рукой пыль перед лицом. Подняла рюкзак и села на ступеньку кафе. По-прежнему оглушительно стрекотали кузнечики, щебетали птицы. В тех краях было уже настоящее лето.

— Бросил тебя? — позлорадствовала толстая продавщица.

— А тебе не всё равно? — огрызнулась Лилия.

Продавщица обиженно хмыкнула, замолчала, уткнулась в журнал. Лилия подтянула к ногам рюкзак и опустила голову на колени. Сколько она так сидела, не вспомнит, пока рядом не упала обширная тень.

— Есть будешь? — продавщица протянула бутерброд в промасленной бумаге.

— Буду, — тихо ответила Лилия.

— А мне сменщица нужна. Пойдёшь?

— Пойду.

Поработала Лилия в кафе недолго. Однажды её всё-таки нашли. Привезли к родителям, как она ни упиралась. Последовали допросы, истерики, принудительные осмотры у врача и прочие унизительные процедуры. Её словно просеяли сквозь сито, а потом то, что осталось, собрали в кучку, слепили подобие человека и отправили в лагерь для трудных подростков.

Я не знал, чем утешить Лилию. На самом деле в мире очень мало слов, которые могут утешить.

— Ты до сих пор хочешь убежать? — спросил я её.

— Не знаю, — ответила она. — Наверное…

— Был у меня один знакомый, — вспомнил я. — Он говорил: пока тебе не исполнилось восемнадцати, со свободой личности всё очень тухло.

Со мной в комнате жили ещё двое. Приехали в тот же день, что и мы с Щепкой. Молча затолкали чемоданы в шкаф, легли по кроватям и отвернулись. Даже рассмотреть их толком не успел. Утром, за завтраком, я попытался пересчитать, сколько всего народу здесь собралось. Вышло двадцать шесть человек, больше юношей. Девушек всего пять (правда, потом расчёты изменились: один юноша оказался девушкой, со впалой грудью и выбритой налысо головой). Всегда знал, что девчонки крепче стоят на земле и реже слетают с катушек.

Нас хорошо кормили, отчего у парочки бродяг, не привыкших к такому богатому питанию, случилось сильное расстройство желудка.

Мы занимались с психологами. В группах, индивидуально, в парах, в комнате без окон с мягкими коврами, на траве под солнцем, утром, днём, вечером, писали, рисовали, говорили, даже пели. По вечерам собирались в кружок — точь-в-точь слепые, которым читали газеты. Обменивались впечатлениями, слушали друг друга. Поначалу мне эта идея совсем не понравилась. Но наши психологи успокоили: говорить — только по желанию и о чём угодно. Хоть о бабочках. Удивительно, но простая штука — говорить по желанию и о чём угодно — так редко удавалась нам в обычной жизни, что на первых порах мы и двух слов выдавить не могли. А потом нас было не заткнуть, честное слово. Какие только истории ни всплывали из подсознания. Один парень всё вспоминал, как в семь лет ходил с классом в музей и увидел смерть лося. Чучела, конечно: два волка бросаются на утомлённого борьбой сохатого, клыки их застыли в нескольких сантиметрах от шеи.

— А он такой… а у него… глаза, понимаете? — говорил парень, пытаясь изобразить поразившего его лося.