Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Прощайте, Ваше Величество, – сказала хозяйка и снова поцеловала ей руку. – Мы всегда будем помнить о вас.

Государь с Марией уже стояли на пороге. Александра Федоровна повернулась и шагнула к двери. Услышав о том, что лошадей будут перепрягать в родном селе Распутина Покровском, она вспомнила и лежавшего в гробу Григория, и так ненавистный ей петербургский свет. Неужели, сидя в тюрьмах, петербургские дамы радуются тому, что и она оказалась под стражей? Ведь если еще кто и может спасти их, так это только монархия. Или они до сих пор не поняли этого?

Глава 10

На улице было уже совсем светло. В ограде, полной вооруженных людей, стояла запряженная карета, в которой Государыня ехала вчера из Тобольска. Она облегченно вздохнула, потому что боялась идти пешком через реку. Бессонная ночь вконец вымотала ее. Кроме того, Государыня чувствовала, что у нее снова поднялось давление. Гипертония начала мучить ее с тех пор, как в семье узнали о болезни Алексея. Александра Федоровна подошла к карете, около которой стоял учтивый Яковлев.

– Слава богу, что не пешком, – не сдержавшись, сказала Александра Федоровна, с трудом усаживаясь в карету.

– Это только до реки, – ответил Яковлев. – Там придется перебираться своими ногами.

Вслед за Государыней в карету села Мария. Николай вместе с Яковлевым и охраной направился к реке пешком.

От берега к Тоболу шел крутой спуск. Подойдя к нему, Государь увидел на другом берегу множество повозок и большую толпу вооруженных людей. Тобол был покрыт льдом, поверх которого лежали доски. Их еще с вечера по приказу Яковлева положила охрана. Однако лед покрывал реку всего на три четверти. Вдоль всего противоположного берега блестела промоина шириной не менее тридцати саженей. Но Яковлев предусмотрел все. У края льда, там, где заканчивался дощатый настил, стояла большая деревянная лодка.

Карета с Государыней и великой княжной Марией спустилась по взвозу к самому льду. Яковлев помог им выйти. Александра Федоровна нервно взглянула на узкую деревянную дорожку, по которой ей предстояло идти к лодке, и, повернувшись к Государю, раздраженно сказала по-английски:

– За что нам эти унижения, Ники? Чем прогневили мы Господа?

– Это совсем не трудно, мама, – ответила за Государя Мария и смело ступила на деревянный настил.

Яковлев жестом остановил ее и послал вперед Гузакова. Тот прошел по доскам к самой лодке и повернулся, готовый помочь девушке, если она оступится. Мария двинулась вслед за ним. Гузаков, подав руку, усадил ее в лодку и дал знак двигаться остальным. За Марией лед перешел Государь. Яковлев шел по доскам вслед за Александрой Федоровной, пропустив ее вперед всего на полшага. Он боялся, что с Государыней может случиться обморок или она остановится и откажется идти дальше. Ноздреватый, разъеденный талой водой лед крошился, и переправа была очень опасной. Александра Федоровна хорошо видела это, но у Яковлева не было выбора. Добравшись до лодки и усадив в нее Государыню, Яковлев успокоился. Дальше до самой Тюмени подобных препятствий уже не было.

Когда поднялись от реки к подводам, Государь заметил, что все вновь появившиеся конвоиры рассматривают его с откровенным интересом. Они не являлись солдатами, это было видно и по их одежде, и по тому, как они держали винтовки. И он решил, что все они – большевики, отобравшие власть у Временного правительства. Но он ошибался.

Среди этих людей, боевиков Яковлева, только двое являлись большевиками. Остальные не состояли ни в каких партиях. Они сочувствовали революции потому, что от ее имени занимались экспроприацией денежных средств буржуазии, часть которых перепадала и им самим. Русского царя, против которого боролись столько лет, все они видели впервые. К их удивлению, он оказался таким же человеком, как и они сами, разница заключалась лишь в том, что вместо гражданского платья на нем была солдатская шинель без погон.

Но с еще большим интересом конвоиры стали рассматривать царицу и ее дочь. В их представлении и царица, и, тем более, молодая царевна должны были быть писаными красавицами, иначе им нечего делать у престола. Дурнушек хватает и в российской глубинке. И теперь каждый из них сравнивал оригиналы с нарисованными воображением портретами. Александре Федоровне делалось неприятно от пристальных, грубо оценивающих ее взглядов, иногда откровенно враждебных. Они царапали ее, словно прикасались к незащищенному телу.

Мария же, наоборот, не находила в этих взглядах ничего предосудительного. С подобными взглядами она встречалась в Царскосельском госпитале, когда навещала раненых. Некоторые из них протягивали ей руки, и она пожимала горячие ладони, говорила слова одобрения. И видела, как сразу менялись глаза солдат, наполняясь искренней благодарностью. Она осеняла их крестом, присаживаясь на краешек кровати около тяжелораненого, расспрашивала о том, где получил ранение, откуда родом, имеет ли награды.