Литерный эшелон

— Попов сообщает из Парижа, — сообщил майор. — Им проведено тщательнейшее исследование: электрический пулемет Альфреда Путо, о котором писалось в «Руси» — ни что иное, как газетная утка.

— Дыма без огня не бывает…

— Постойте… У меня есть меморандум, присланный из Франции, — майор порылся в папке и нашел нужную бумагу. — «Сие изобретение, якобы использующее многофазный ток, делающее более тысячи выстрелов в минуту без дыма и пороха, а так же без промахов…». Бла-бла-бла… Ага, вот.«…Представляет собой мощный магнит, способный выбросить фунтовую болванку не далее двух сажень раз в минуту». Я говорил с учеными, которые нам помогают — такую петрушку может смастерить любой студент-второкурсник из нашего университета…

Генерал кивнул:

— Положим, что так. Впрочем, сообщите в разведку, мол, по нашим сведениям, иностранные державы интересуются… Пусть перепроверят.

Майор кивнул, и едва заметно выдохнул. Но слишком рано.

Генерал продолжил:

— В Кисловодске, к слову, во время одной экспроприации террористами, пожелавшими остаться неизвестными, было применено оружие, по словам выживших стреляющее как пулемет, но по размеру не больше карабина. На месте преступления во множестве остались гильзы с виду от «парабеллума».

— Пулемет размером с карабин? На пистолетных патронах? Это невозможно!

— Вот и разберитесь, насколько невозможно! Пошлите кого-то из наших сыскарей, положим Лещинского.

— Кого-то определить в помощь?

— Сам справится. Впрочем, дайте этого мальчонку… Который с Чукотки вернулся…

— Данилина?

— Именно. Пусть погреется на солнышке и подучится чуток.

Майор покрутил перышко в пальцах:

— А может сразу передать это в Главное артиллерийское управление?..

— Прекратите, Герхард Павлович. Нас однажды погубит то, что мы сваливаем с одной головы на другую. Я понимаю, наша работа такая, что приходится иметь дело с безумцами, шарлатанами. Шляемся по кунсткамерам и паноптикумам — вдруг встретится Homo troglodytes. Но, может статься, что пропустим мы какой-то пустячок, спишем на глупый слух. А потом окажется, что прогресс ушел далеко вперед, а мы, косолапые, остались.

Майор кивал в такт со словами генерала — не то из приличия, не то действительно соглашался.

В дверь постучали.

— Войдите. — разрешил генерал.

На пороге появился подпоручик, в его руках был обрывок телеграфной ленты.

— Ваше превосходительство… Штабс-капитан Грабе на проводе. Телеграфирует…

— И что он пишет?

Подпоручик покачал головой:

— Просит вас к аппарату. Требует ваш «ключ».

— Хорошо… — кивнул Инокентьев, и повернулся к сидящим за столом. — Господа, нам придется прерваться.

Оставшиеся офицеры ждали в кабинете. Курили у окна, говорили о каких-то пустяках.

Лишь раз Горский спросил у Литвиненко:

— Герхард Павлович… Как думаете, о чем Грабе сейчас пишет?

Майор прислушался к телеграфическому треску, доносившемуся через коридор. Покачал головой:

— Решительно ничего разобрать невозможно. Одни цифры. По коду работают…

Шло время. Телеграф азартно плевался шифром.

В комнате совещаний стало сизо от табачного дыма.

Наконец, стук ключа смолк.

На пороге появился задумчивый генерал-майор.

— Простите, господа… Сегодняшнее совещание мы, пожалуй, отложим…

Самоубийство

Пробуждение было тяжелым, жутким, словно после страшного похмелья.

Болело все — до самой последней косточки. Казалось — болят даже ногти, даже легкие… Может, стоило бы не просыпаться, пережить это состояние во сне. Да вот беда — вся та же боль не давала ни малейшего шанса забыться.

Пашка оглядел камеру: может, то был страшный сон? и все закончилось. Но нет, все было на месте. Разве что сегодня кашу оставили у порога — невыносимо далеко.

На краю миски сидел все тот же мышонок.

— Кыш, мыша… — прошептал Пашка.

Тот посмотрел на него задумчиво и вернулся к своему занятию.

Пашка застонал: если уже и мышь его в ноль ставит, значит, вовсе его дела плохи.

Память предательски подсказала: сейчас ты все же сгонишь мышь, наскоро поешь, тебя потащат на допрос, словно на работу, начнут бить…

Стон сорвался в вой…

Павел скосил глаза: из окошка бил луч света. Он ложился на пол тонкой полосой, словно тень в солнечных часах. Когда луч ляжет на лавку — его поведут бить.

Из окна доносились звуки жизни. Оная в тюрьме была весьма скупой. Кто-то пел песню, слышно было чьи-то шаги. Здесь, в камере они казались невыносимо тяжелыми, медленными, словно сам Рок на негнущихся каменных ногах наконец-то нагнал Пашку.

С реки на город налетел ветер, поплутал меж стен, но все же плеснул в камеру немного свежего воздуха.

Парень взглянул на маленькое окошко, и вдруг подумал — выход все же есть…

Он тяжело поднялся, пошел к окну, срывая прикипевшую к телу рубашку. Затем он принялся ее рвать, вязать в ленту. Скоро в его руках была приличная удавка. Встав на край лавки, один конец удалось закрепить за решетку. В получившуюся петлю Павел вставил свою голову.

Он улыбался…

Но старуха Смерть, несмотря на свой почтенный возраст все же собралась пококетничать.