Литерный эшелон

Любая война, да и не только она, оставляла солдату или матросу шанс пропасть без вести. Сегодня его видели, а завтра уже нет. Но пропажа двух сотен днем, да еще при очевидцах… К тому же туман днем, в августе… Нет-нет, может там такие погодные условия, но все-таки как-то все к одному. Да и описание облака уж сильно походило на инопланетный корабль: серебристое, плотное, словно не из пара, а какого-то материала, способное опускаться, взлетать, двигаться против ветра.

— И какие выводы я должен из этой статьи сделать?.. — спросил Андрей.

— Это уж вам решать.

— Мы подвергались смертельной опасности?..

— Отнюдь. Опасность наверняка была, но другого рода… Я думаю, пропавшие английские солдаты живы и даже в добром здравии, но домой они не вернутся…

— Не пойму я вас…

— Я, было, думал: ежели они действительно сюда летают, и может быть даже жизнь на земле зародили, то зачем?.. Просто ради опыта?.. Но опыты ведь тоже для чего-то делают. Сомнительно, что ради пищи…

— Да не томите уже, — поторопил Андрей.

— Думаю, им нужны как раз солдаты: существа разумные, но в то же время решительные, склонные к разумному риску. Может быть, на каком-то этапе развития они напрочь утратили эти свойства. Стали слишком гуманны, чтоб убивать, слишком ценят свою жизнь, чтоб пойти на риск…

— И, поэтому в бой посылают других?..

— А что тут такого? Французы шлют в бой зуавов, англичане — родезийцев, индусов… Да и в конце концов это только мое предположение…

Крещение дочери

Вторую военную зиму Андрей тоже провел в Петербурге с семьей.

Дабы совместить приятное с полезным по совету Сабурова, Андрей определился а Запасную роту на курсы телеграфного дела.

Там он был единственным в таком высоком чине: перед ним робели даже учителя и инструктора в чинах все более фельдфебельских. Учащиеся же отдавали честь, но сторонились. Ответно Андрей не лез к ним с любезностями. Занимал крайнее место, и к нему обычно никто не подсаживался.

Учился работать с телеграфами разных конструкций от допотопных «татарских гальванометров» фабрикации «Сименс-Гальски», тикерных аппаратов до новейших радиопередатчиков. Сперва ключом учился отбивать морзянку, после — осваивал более сложный код Бодо.

«Скобелев» на зиму опять ушел на плановый ремонт и модернизацию. Дирижабль получил лучшие двигателя, на него поставили радиостанцию. При ней, правда, был штатный радист в звании прапорщика. Это несколько расстроило Андрея:

— А я на кой учился?..

— Знание не бывает ненужным. Ненужная в жизни только глупость.

С этим трудно было не согласиться.

От учебы отвлекали события вполне мирные. 22 января 1916 года у Андрея родилась дочь. Девочку назвали Анастасией в честь Андреевой бабушки, или как ее тут же стали называть в семье — Таюткой.

Ребенка крестили в маленькой церквушке недалеко от дома.

Крестным отцом позвали Сабурова, а крестной — тетею Фросю.

— Не опасаетесь? — у входа в храм спросил Андрей у георгиевского кавалера. — Не раздумали?

— А чего мне опасаться? — удивился Сабуров.

— Крестный Фрола уже в мире лучшем. Не боитесь, что мои дети вам горе принесут?

Фрола крестили Грабе и Аглая. Новоиспеченный генерал к крестнику наведывался редко, а после и вовсе погиб.

Михаил Федорович возмутился:

— Вот вы, Андрей, простите, но когда умный, а когда — дурак-дураком. Ну как дети могут приносить несчастия? Да и такая судьба у военных — быть убитыми. К тому же действительно грустно, когда крестник умирает ранее крестного. Кстати, а кума ваша как поживает?..

Вопрос поставил Андрея в тупик: куму он видел последний раз, кажется, как раз на крещении. Но на помощь пришла Аленка:

— Аглая давно не писала, но, кажется, все хорошо…

— Ну вот видите, как все хорошо! — улыбнулся Сабуров.

Таинство крещения совершил батюшка сотворенный, видимо по подобию Бога-отца, такого, каким его представлял: косматый и бородатый старик, со взором мудрым и в тоже время — жизнерадостным, веселым.

После устроили праздничный ужин в тесном кругу. Тетя Фрося из старых запасов достала наливки, но, сославшись на то, что ей завтра рано вставать и ехать на рынок, ушла спать. Затем, почти сразу откланялась и Алена. Таюта уже проявляла характер ребенка неспокойного: регулярно путала ночь и день, и пока дочь спала, ее родительница желала тоже отдохнуть.

Оставшись наедине с Андреем, Михаил Федорович разоткровенничался:

— А вообще завидую вам! Семья, дети, семейный очаг — это здорово! А я, верно, так и проживу жизнь бобылем, помру, потомства не оставлю!

— Ну так за чем же стало? С вами рядом всегда какая-то женщина, а то и несколько!

— В том-то и дело, что несколько. А хочется такую, чтоб с ней рядом забыть обо всех других. Как там говориться: Удачный поцелуй тот, который вспоминаешь на смертном одре. Если склероз чертов не помешает… Эх… Засиделся я у вас… Пойду, пожалуй…

— Да что вы такое говорите? Еще ведь не поздно.

— Нет, поеду… Вы думаете, я к себе поеду? В пустую квартиру? Да как бы не так… У меня еще есть адреса, и пока, как вы сказали — не поздно…

Заматывая шарф, Сабуров спросил:

— А что там тот англичанин?

— Джерри?