Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Савинков. Раз, два… Четыре… Этот не пойдёт. Восемь… А если Семёновский полк?.. Тринадцать. Третий кавкорпус… Крымов? Крымов… Захочет сам царствовать и всем владеть… Но необходим… Использовать — использовать и выбросить. Та-ра-рам, ти-ри-рам. (Обращается к нам.) Корнилов — Верховный; хорошо. Керенский — народный вождь… Сдюжит? Нет, пожалуй, скиснет. Ну, на некоторое время хватит. Эти двое — как волк и медведь в одной упряжке. А я — над ними, я должен их соединять и ими управлять. Триумвират. Триумвират спас Рим. Керенский — Красе, Корнилов — Помпей, а я — Цезарь. (Делает вид, что на нём тога и принимает позу Цезаря.) А ведь я чем-то похож на Гая Юлия. А? В моём профиле ведь есть что-то цезаревское, правда ж даже эта лысина… Чтобы скрыть её, я надвигаю на лоб фуражку, а Цезарь носил лавры. В сорок лет он стал консулом, мне тоже тридцать девятый год.

Адъютант, превратившийся в официанта (в дверях). Разрешите побеспокоить? К вам дама.

Савинков. Да, да, я жду её. Пусть войдёт.

Адъютант-официант. Баронесса Эмма Дикгоф-Деренталь!

Входит молодая эффектная особа лет двадцати. Она в тёмно-сером шифоновом платье, обшитом стеклярусом, и в широкополой парижской шляпке. Савинков меняется: его движения становятся упругими, задумчивое выражение исчезает, лицо приобретает твёрдые очертания.

Савинков (подходит к даме, берёт её за руку). О, Любовь, как я рад, что вы удостоили меня этого счастья… (Целует руку.) Прошу вас, хоть это место и недостойно вас, но здесь довольно уютно.

Эмма-Любовь. Благодарю…

Савинков. Нет, это я благодарю вас. Прошу, вот кресло, быть может, оно окажется способными приютить вашу прелестную фигурку.

Эмма-Любовь. Ах, Борис Викторович, что вы, не стоит так беспокоиться.

Савинков. Не только стоит, но в этом весь смысл моей жизни — беспокоиться о вас. Поверьте старому бомбисту, на чьих руках кровь господина министра Плеве и великого князя Сергия, а на совести — много невинных жертв. Ах, Егорушка Созонов, весь израненный — как сейчас его вижу… Ах, бедный повешенный Янек Каляев…

Эмма-Любовь. О господи, как это страшно… Не пугайте меня, милый Борис Викторович.

Савинков. Что вы, что вы, Любовь, мы, террористы, самые нежные существа на свете, когда на нас смотрят такие чудные глаза, как ваши.

Эмма-Любовь. Борис Викторович, это дурной тон — говорить замужней даме такие комплименты.

Савинков. Дурной тон? Я не светский человек, я солдат революции и немного поэт, и я говорю то, что чувствую. Официант, розы! (Адъютант-официант появляется в дверях с двумя огромными розами: в правой руке белая, в левой — пунцовая. Подаёт их Савинкову.) Пусть эти цветы украсят нашу встречу. Белая — в память о нашем знакомстве три года назад в Париже. (Кладёт розу на стол перед Эммой слева.) Красная — как предвестие нашего общего будущего. (Кладёт справа.)

Эмма-Любовь. О, Борис Викторович, что же это… Право, я польщена…

Савинков. Эти два цвета — чистота моего сердца и кровавый мой жизненный путь — они перед вами, вместе со столовым прибором… Они ждут ваших рук — и я тоже. (Целует её руку.)

Эмма-Любовь. Право, это невозможно… Мой муж что-то задерживается.

Савинков. Ваш милейший муж и мой друг задержится несколько дольше, чем вы полагаете. Я попросил моего адъютанта заняться с ним подготовкой статьи о наших взаимоотношениях с союзниками — это срочно. Они будут заняты ещё часа три.

Эмма-Любовь. Вы ужасно хитры… И хорошо ли это?

Савинков (целует её руку). Не хитрость, Эмма, не хитрость, а справедливость. Ну что ваш муж? Вы знаете, как я ценю его — он незаменимый соратник в делах партии. Но что он, и кто вы! Признайтесь, вы вышли за него не по любви.

Эмма-Любовь. Ах, что же это! Вы меня искушаете!

Савинков. Бросьте, Эмма, что за обман самой себя! Спросите любого стороннего человека — всяк вам скажет, что вы и ваш муж не пара.

Эмма-Любовь. Замолчите.

Савинков. Вы, юная семнадцатилетняя танцовщица, девочка из хорошей семьи, вышли за него, потому что он благородный человек и избавит вас от обычной судьбы танцовщиц. Но он уже сделал своё дело, и вы свободны.

Эмма-Любовь. Зачем вы мне это говорите?

Савинков. Всякий человек должен быть свободен!

Эмма-Любовь (порывается встать). Мне, наверное, надо уйти.

Савинков (целует её руки). Никуда вы не уйдёте.

Эмма-Любовь. Почему?

Савинков. Потому, что я этого не хочу.

Эмма-Любовь. Вы негодяй… Вы ужасный, страшный искуситель.