Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Портрет Керенского (говорит, как будто выступает по радио). Если принять максимальную программу генерала Деникина, то надо ожидать громадных беспорядков. Я лично ничего не имею против. Да! Заявляю перед всеми: я готов хоть сию минуту сложить с себя должность военного и морского министра! Отозвать комиссаров! Закрыть комитеты! Но я убеждён, я знаю, что завтра же начнётся в России полная анархия и резня начальствующих лиц. Такие резкие переходы не могут иметь места!

Савинков. Демократическая армия должна быть построена на доверии. Она составлена из свободных граждан Российской республики, а командный состав поставлен ещё старым правительством. Я верю, что наша армия вновь станет боеспособна, и моя надежда на младший командный состав. Я верю, что молодое поколение возродит нашу армию. Генерал Корнилов требует смертную казнь.

Портрет-радио Керенского. Я объехал фронт не только чтобы устраивать митинги, но и потому, что большинство командного состава не могло обходиться без посторонней помощи. Вы попрекаете меня декларацией прав солдата. Говорил и повторяю: если бы я был в своё время военным министром, то декларации не было бы. Но к моему вступлению в министерство декларация была уже выработана, и я принуждён был её подписать. Ставя выше всего интересы Родины и революции, я не мог поступить иначе. В настоящее время Россия спасается не только репрессией, но другим — и я верю в разум, совесть и патриотизм русского народа! В энтузиазм! И всё это нельзя приносить в жертву ради железной дисциплины.

Савинков. Введение смертной казни признаю необходимым на театре военных действий, но не только против солдат, но и против начальников!

Деникин. Не только на театре военных действий, но и в тылу! И для гражданских, которые разлагают армию!

Брусилов. Дисциплина в армии должна быть восстановлена. Власть начальникам должна быть дана.

Адъютант справа. Совещание закончилось…

Адъютант слева…в двадцать три часа.

Портрет Керенского гаснет и пропадает. Деникин уходит в темноту. Адъютанты утаскивают манекены остальных генералов. В вагоне остаются Савинков (в тени, на диване) и Брусилов.

Брусилов (выходит вперёд и обращается к нам). Вышло не совещание, а прямо руготня… Керенский мне говорил за обедом, что просит меня приехать в Москву, где будет общегосударственное совещание. Но я ему ничего на это не ответил, чувствуя, что это с его стороны обман и что моя песенка спета. Я не хотел уходить в отставку, считая, что было бы нечестно с моей стороны бросить фронт, когда гибнет Россия… Так я напишу в своих мемуарах через шесть лет. Год назад был государь, была империя и было наступление, принесшее мне славу. А что сейчас? Провал и катастрофа со всех сторон. Не хочу, не могу уходить с позором! Уходить в никуда! Туда, где меня ранит нелепым осколком русского снаряда, который влетит в окно московского дома! Туда, где я буду медленно и скучно умирать, как пёс на поводке у новых хозяев, в несуществующей должности «для поручений при Реввоенсовете Республики»… С первого дня войны и до дня моего увольнения, в течение ровно трёх лет, я ни разу никуда не отлучался ни на один день, исполняя бессменно свои тяжёлые обязанности… Это тоже фраза из мемуаров.

Аппарат Юза начинает стучать. Брусилов берёт ленту и читает.

Брусилов. «Семнадцатого июля. Временное правительство постановило назначить вас в своё распоряжение. Верховным главнокомандующим назначен генерал Корнилов. Вам надлежит, не ожидая прибытия его, сдать временное командование начальнику штаба Верховного главнокомандующего и прибыть в Петроград. Министр-председатель, военный и морской министр Керенский».

Выстрел корабельной пушки. Тьма. Играет смесь Марсельезы и «Яблочка». Снова свет.

Внутренность вагона превращается в кабинет фешенебельного ресторана. Диван, кресла, столик, сервированный на три персоны. На диване — Савинков; он просматривает какие-то бумаги, делая в них пометы. Потом бросает бумаги, встаёт и начинает расхаживать. Он имеет вид математика, погружённого в сложные расчёты.