Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Ко времени революции существовал парк царских вагонов — несколько десятков, — из которых формировались составы для поездок государя, его семейства и свиты. Вагон «их величеств» с кабинетом и спальней государя; вагоны для наследника и царевен; вагон-столовая (он же использовался для совещаний и заседаний); вагон-кухня; вагон для свиты; вагон для конвоя и слуг; вагон коменданта поезда; багажный вагон. Итого — восемь вагонов (иногда больше, иногда меньше). В 1915 году появился ещё вагон-гараж… Ради безопасности в путь отправлялись два одинаковых поезда: один настоящий, другой — двойник, маскировка; по дороге они менялись местами, так что угадать, в котором едет царь, было непросто. Всё это вместе называлось на языке железных дорог: «поезд литера А», «поезд литера Б». Сохранились фотографии царских вагонов снаружи и внутри, сохранились их описания, так что мы можем неплохо представить себе, как там что выглядело. Во время Мировой войны Николай II ездил много, особенно после того, как в августе 1915 года принял на себя бремя верхового главнокомандования.

Таким вот «Литерным А» он отбыл из Могилёва ранним утром 28 февраля 1917 года. Отчаливая от заснеженного перрона, поезд уносил милого мальчика Ники… Ах, простите, сорокавосьмилетнего измученного господина в полковничьем мундире из света станционных фонарей в морозную тьму, к неисповедимым страданиям, в подвал Ипатьевского дома, к Богу. Как будто нарочно кем-то прочерчен маршрут через станции с говорящими названиями: Могилёв — Лихославль — не доезжая Чудова — Дно…

В Литерном совершилось отречение государя. Литерным ездили министры Временного правительства, а после них — народные комиссары. В вагонных стёклах, успевших многократно отразить китель императора, шляпку императрицы, стройность придворных мундиров, теперь мелькали штатские шапки, пиджак Гучкова, френч Керенского, генеральские погоны со следами от содранных царских вензелей, фуражки со звёздами. По полам стучали лаковые штиблеты, сапоги всех видов и фасонов: солдатские, офицерские, кавалерийские с крагами; несколько раз прогрохотали матросские чоботы. Потом всё это затихло. Царские вагоны стали уходить в небытие. Последние два, свидетели небывалых, великих дел — в том числе и тот, что помнил отречение, — погибли как солдаты в 1941 году в огне Петергофа.

Новые лица

Совещание, которое мы наблюдали, действительно происходило 1 мая в Могилёве, только не в вагоне поезда, а в Губернаторском доме, где располагалась Ставка Верховного главнокомандующего. Из генеральских речей и реплик, слышанных нами, многое зафиксировано в подлинном протоколе. То, что выкрикивали солдаты, — тоже подлинное, из их личных и коллективных писем. Результатом совещания стала поездка генералов в Петроград и заседание в Мариинском дворце 4 мая, в котором участвовали: главковерх Алексеев, главкоюз Брусилов, глав-косев Драгомиров, главкозап Гурко, помглавкорум[3] Щербачёв, министры Временного правительства, среди коих председатель князь Львов и военный министр Керенский, представители Петросовета Церетели и Скобелев и прочая публика. Результатом этого заседания не стало ровно ничего. Генералы разъехались, министры разошлись, декларацию прав солдата приняли — Керенский подписал её и оформил приказом по армии и флоту.

Всё-таки результат, пожалуй, был. Все поняли, что никто ни с кем не сможет договориться. Правительство, Совет, генералы — суть вещи несовместные. И силы нет ни у того, ни у другого, ни у третьих. Кто же возьмёт власть?

Анархия или Бонапарт? Уж лучше Бонапарт с офицерским наганом в руках. Вернувшись в Могилёв, Алексеев приступает к созданию офицерской организации — такого вот ордена Меченосцев, который останется островом и твердыней военной силы посреди бушующего моря анархии. Седьмого мая в Могилёве открылся офицерский съезд. При участии Алексеева и, можно сказать, под его крылом был создан Союз офицеров армии и флота. Не это ли ядро будущей военной России? В 1812 году, спасаясь из русских снегов, Наполеон бросил на произвол судьбы солдат, но вытащил за собой костяк офицерства. И потом обрастил этот костяк новой мускулатурой — за три месяца создал вторую Великую армию, способную противостоять превосходящим силам противника и даже одерживать победы. Этот пример Алексеев хорошо помнил.

Но как работать с таким правительством, в котором половина министров — выдвиженцы ненавистного Совета, а вторая половина перед этим Советом дрожит? Да и надо ли подпирать военным плечом эту трухлявую постройку? Стратег Алексеев раньше многих других понял всю бессмысленность, всю обречённость Временного правительства. С Гучковым, урождённым богачом и думским вельможей, он мог ещё играть партию, но с Керенским — увольте. Увольте, да. Увольнение состоялось 22 мая — по взаимной неспособности главковерха и военного министра выносить друг друга.